Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Кажется, мы с тобой изрядно пьяны…
— «Не пей вина, Гертруда, пьянство не красит дам…» — невесело рассмеялась Рита.
— А мы и не вино пьем, а водку. Вино, может быть, не красит. А насчет водки ничего такого спето не было.
— Так ведь про пьянство…
— Иногда короткое пьянство полезно для психического здоровья.
— Не знаю, — вздохнула Рита. — Мне плакать хочется, когда я выпиваю.
— Так тебе это и нужно, подруга. Сесть и зареветь белугой. Или волком-одиночкой, которого стая затрахала. Научить тебя?
Амира уселась на пол на колени. Вытянула спину в струну. Подняла голову и завыла:
— У-у-у…
Рита невольно рассмеялась.
— Ну и чего я, как последняя дура, вою в одиночку? — деловито осведомилась Амира. — Давай плюхайся рядом. Никто нас не застанет. А если застанет, скажем — пардон, мои ами! Это мы тут лесбосом решили развлечься! Им ведь лесбос понятнее, чем волчий вой.
Рита поняла, что ей этого и в самом деле хочется. Повыть.
Она опустилась на колени, как Амира. Спина стала напряженной. Голова поднялась вверх. Рите на секунду и в самом деле показалось, что теперь там волчья морда. Точно она становилась оборотнем. Несчастным волком, которому выпала такая беда — стать волком-омегой.
Рита закрыла глаза. Вся боль, горечь, обида, злость на себя, скопившаяся в душе за долгие эти месяцы, вырвалась на волю — вместе с громким воем.
— У-у-у…
Она выбрасывала в воздух эту боль, и ей становилось легче. Появилась сила, и самое главное — надежда.
Надежда, что если Бог не слышал ее молитвы, то этот вой Он слышит наверняка. Не может Он не услышать, потому что пора уже. Потому что, Господи, иногда болью захлебываются. «Пусть я виновата, — выла волчица-Рита, — пусть я одна во всем виновата… Но, Господи, я каждую ночь вижу его. Я пытаюсь спрятаться, но у меня ничего не получается. Что ж, даже если он убийца, так ведь я полюбила его раньше, чем узнала об этом. Дело не в том, что мне было хорошо с его телом, Господи. Мне нужна его душа. Мне нужны его руки. Мне нужно говорить с ним и молчать тоже… Если Ты не хотел слышать мои молитвы, Господи, услышь мой вой».
Она затихла. Они сидели на полу, друг против друга.
— Ну как? — спросила Амира. — Полегчало?
— Полегчало, — выдохнула Рита.
И они засмеялись, как две девочки-школьницы. Точно за их плечами не росли крылья, сотканные из пережитой боли…
На улице стемнело. Амира шла, удивляясь тому, что ей вовсе не так грустно. Она ожидала худшего.
Честно говоря, она вообще очень боялась предстоящего визита. Думала, что Ритка изменилась. Да нет, теперь она убедилась, что ее подружка осталась прежней. Разве что в глазах появилось выражение насмерть испуганной собаки.
Она могла бы еще у нее побыть, но вернулся Витька… пардон, Виктор Петрович. Теперь он мог называться именно так.
Деньги-то портят людей.
Она зло усмехнулась — конечно, он и раньше был с закосами, а уж теперь… Этакий самонадеянный и важный, как надутый презерватив.
Ритка сразу сжалась и замолчала. Дальше пошла игра на публику. «Рита, радость моя, добрый вечер… Как ты поживаешь, солнце мое?» Поцелуй руки, потом поцелуй в щеку — с непременным взглядом исподтишка, оценила ли Амира его игру. Насладилась ли сполна зрелищем добродетельного, высоконравственного, черт побери, общепринятого счастьица…
От этого самого «зрелища» у Амиры стало кисло во рту. Потому что Ритка была участницей этой сцены. Она была жертвой.
Амира присела на какой-то ящик. «Мусорный… И пусть».
Ей было все равно. Она достала сигарету.
— Скамейка рядом, — прозвучал рядом мужской голос.
— Я мешаю? — отозвалась Амира.
— Нет, просто вам неудобно…
Она обернулась, готовая к резкости. И замерла.
Это был тот самый парень, из автобуса.
— Привет, — сказала Амира. — Что вы тут делаете?
— Я? Работаю…
Он и в самом деле работал. Выметал улицу. Дворник, догадалась Амира. Что ж, ничего себе. Даже романтично.
— Хотите, я вам помогу? — предложила она.
— Зачем? Я сам… Это не самая тяжелая работа на свете. Правда, я бы предпочел работать мойщиком окон. Но у нас нет мойщиков окон… Жалко.
— Жалко, — согласилась Амира. — Наверное, поэтому у нас грязные окна.
Хорошо, что он не постовой милиционер, почему-то пришло ей в голову. Дворники ей нравились больше.
Дворникам были присущи загадочность и харизма.
— Меня зовут Амира, — представилась она. — Хотите сигарету?
Он кивнул, присел рядом. Она могла теперь видеть его профиль, слегка освещенный тусклым фонарем.
«Боже ты мой, — восхитилась Амира, — ну и ресницы у него! Вот так — бродишь по городу в поисках романтического красавца, мужчины своей мечты, принца — и где его в конце концов находишь? На грязной улице. Возле мусорного бачка. Неисповедимы пути Твои, Господи, право слово… Всегда подозревала, что у Бога развито чувство юмора, но не до такой же степени!»
— А вас-то как зовут? — спросила она.
— Сергей, — отозвался он.
Вот тебе и второе стечение обстоятельств, или как это еще назвать… Еще окажется, что в прошлом он… постовой милиционер.
Она засмеялась.
Ее собеседник обернулся и удивленно посмотрел на нее.
— Понимаете, — начала объясняться Амира, — я только что красочно врала моей подружке про обретенного возлюбленного. И назвала его именно Сергеем.
Сказала — и покраснела. Бог весть, что он теперь подумает про нее…
Он только усмехнулся.
— Значит, вашего избранника так и будут звать, — проговорил он задумчиво. — Говорят, девушки даже загадывают. Как будут звать первого встречного…
«Вы первый встречный мой, я ваша навсегда», — глумливо пропел внутренний голос.
— Это же на Рождество, — сказала Амира. — А сейчас июнь.
— Не важно. Вам не хочется, чтобы вашего суженого звали Сергеем?
— Нет. Хочется…
«Очень хочется. Вы даже представить себе не можете как…»
Она украдкой посмотрела на него снова.
Он и в самом деле был красивым — но не той смазливой красотой, повергающей ниц барышень с недалеким умом. Светлые волосы, собранные сзади в хвост, были волнистыми и с тем золотисто-рыжеватым отливом, который рождал в уме фантазии — двор короля Артура… рыцари Круглого стола… Его запросто можно представить себе в латах, на коне, с мечом. Или… Амира задумалась. Апостолом. Именно так. Горячим, мужественным, рисковым Павлом.