в мире едва ли найдется много особ с подобным совпадением, принц не сомневался, что без особого труда отыщет свою нареченную. Будучи неплохо образованным, он решил не обращаться за советом к крестной, ибо прекрасно знал, что своим предсказанием та намеревалась скорее запутать, чем уведомить. Недаром людям так нравится задавать вопросы тем, кто не дает прямого ответа: пророкам, правоведам и первым встречным, которые, если спросить у них дорогу, в ответ непременно интересуются, откуда вы идете.

Едва переступив порог дворца, Ми Ли послал за своим глухонемым гувернером, которого фея как раз за это качество и выбрала — дабы не внушал он ученику дурных помыслов. Зато на пальцах советник изъяснялся виртуозно. Ми Ли спросил его напрямик, что за принцесса носит то же имя, что и королевство ее отца. Принц, безусловно, несколько преувеличил, но кто же повторяет слово в слово то, что услышал? Вдобавок это вполне простительно наследнику великой монархии, коего учили всему, кроме как говорить правду; по всей вероятности, он о таком и слыхом не слыхивал. Впрочем, гувернера смутила вовсе не подмена в терминологии. Он вообще с трудом вникал во все, что говорилось правильно. Вместе с тем, обладая недюжинной находчивостью, заключавшейся в умении никогда не отвечать напрямую с таким видом, будто он знал ответ, гувернер изрек, что на вопрос такой чрезвычайной важности нельзя так сразу ответить.

— А ты почем знаешь? — тут же спросил принц.

Подобное юношеское нетерпение подсказало гувернеру, что в вопросе скрыто больше, чем он предполагал. Он и так преуспевал в разговорах на пустом месте, а когда не понимал, о чем речь, пустословие усиливалось десятикратно. К тому же неизвестность вызывала в нем внутреннее противоборство между изворотливостью и невежеством, и поскольку второе сильно превышало первое, то неизменно прорывалось наружу, ибо нет картины глупее, чем дурак, прикидывающийся мудрецом.

Принц на пальцах повторил сказанное, на что гувернер переспросил, зачем тому понадобилось это знать. Потеряв терпение, его высочество прокричал свой вопрос что было мочи. Увы! На крики лишь сбежались придворные, которые, разобрав отдельные слова, принялись повторять их на все лады, пока до Пекина, затем до удаленных провинций, затем до Тартарии, Московии и еще дальше не долетела весть, что принц желает найти принцессу, чье имя совпадает с именем ее отца.

Насколько мне известно, китайцам не посчастливилось иметь фамилии, как у нас, а те имена, которые, будь они христианами, им давали бы при крещении, у мужчин и женщин сильно различаются, поэтому китайцы (которые полагают, что их правила должны распространяться на весь мир) решили, что на всей квадратной поверхности земли не может быть женщины, носящей то же имя, что и ее отец. Они повторяли это так часто и с таким убеждением и упорством, что принц, напрочь забыв предсказание оракула, поверил, что ищет женщину с таким же именем, как у ее отца. Причем, смутно помня о чем-то королевском в изначальной формулировке, он неизменно добавлял: «как у ее отца-короля».

Премьер-министр, сверившись со своим оракулом — красной книгой, или правительственным календарем, — такой принцессы не нашел. Было решено уполномочить министров иностранных правительств выяснить, нет ли такой дамы в их королевствах. Однако на шифрование депеш ушло столько времени, что потерявший терпение принц не дождался их отправки и сам пустился на поиски принцессы. Старый король, который, как водится, предоставил управление всеми делами государства сыну, едва тому исполнилось четырнадцать лет, умилился желанию принца повидать мир. Монарху это представлялось делом нескольких дней. Его величество объявил, что одобряет выбор сына, на кого бы тот выбор ни пал, при наличии у избранницы, согласно божественному предопределению, такого же имени, как у ее отца.

Принц отправился с почтовым дилижансом в Кантон, где намеревался взойти на борт английского военного судна. Можете себе представить, насколько потрясла его вечером накануне отплытия новость о том, что какой-то моряк знавал даму, отвечающую пророческому предопределению. Принц аж поперхнулся чаем, уронив и разбив при этом старинную китайскую чашку — подарок королевы-матери перед отъездом из Пекина, которую ее пра-пра-пра-пра-прабабка королева Фи получила от самого Конфуция. Королевич взбежал на судно и потребовал немедля показать человека, который знал его суженую. Им оказался честный ирландский матрос Том О’Булл. Через г-на Джеймса Холла, конвоира груза и по совместительству переводчика, Том поведал его высочеству о дочери некоего Боба Оливера из Слиго — прекрасной мисс Боб Оливер [1], коей при крещении дали полное имя отца.

Силой вверенной ему власти принц объявил Тома мандарином высшего ранга и в ответ на его просьбу пообещал, что замолвит за него слово перед своим братом, королем Великой Ирландии, Франции и Британии, чтобы тот сделал его пэром в собственной стране — дескать, без титула, как у всех его знакомых, Тому стыдно будет воротиться.

Том так расписывал прелести ее высочества Боба, что принц воспылал к ней пылкой страстью и не стал дожидаться, пока из Пекина прибудет группа дам, предназначенных для свиты невесты, а взял с собой дюжину жен виднейших кантонских купцов и две дюжины девственниц на роль непорочных фрейлин; последние, впрочем, утратили свою пригодность к данному званию прежде, чем его высочество добрался до острова Святой Елены. На одной из них женился сам Том, который стал таким любимцем принца, что его жене разрешили быть фрейлиной невесты, а впоследствии, с согласия Тома, выдали замуж за английского герцога.

Никакими словами нельзя передать отчаяние влюбленного королевича, когда по прибытии в Дублин ему сообщили, что принцесса Боб покинула Ирландию, выйдя замуж неизвестно за кого. Тому О’Буллу повезло, что он находился на ирландской земле, иначе его изрубили бы на кусочки помельче риса, ибо в Китае обман наследника престола по неведению карается смертью. То же, сделанное умышленно, преступлением не считается, во всяком случае не более, чем в других странах.

По китайским обычаям, принц не имел права жениться на женщине, бывшей замужем, поэтому Ми Ли надлежало найти новую претендентку, ничем не уступавшую мисс Боб. Последнюю он забыл сразу, как только понял, что женится на другой, и в тот же час всей душой воспылал к той, которую не ведал. Из-за всей этой неопределенности ему пригрезилось во сне, «что он найдет суженую, чей отец утратил свои владения, которыми никогда не владел, там, где сооружен мост, под которым нет реки, где в пустующей могиле никого никогда не захоронят, где руины выглядят больше, чем были прежде, где есть подземелье, в котором бегают собаки с рубиновыми и изумрудными глазами, и где такой великолепный сад с китайскими фазанами, что затмит любой