Я киваю. Откуда-то с первого этажа долетают отзвуки смеха. С чем же я связалась, придя на помощь человеку, который сам может приказывать другим защищать и встречать меня, у которого целая банда подручных из уличных детей и нищих? Помешала ли я свершиться королевскому правосудию? И на что иду, и дальше имея дело с этими людьми?

Я облизываю губы:

– Скажете мне, кто вы такой?

Он отвечает не сразу. А когда говорит, голос у него тихий и невыразительный:

– Возвращайтесь на конюшни и спросите друзей, кто такой Красный Сокол. Они вам расскажут. Что до моего долга, я вскоре рассчитаюсь с вами так, как вы пожелаете. До тех пор, – он кивает в сторону двери, – всего вам доброго.

Это уже стало привычкой – ежедневно гулять с Фаладой до пастбищ. Сегодня тихо, день кажется почти теплым, хотя облака висят по-прежнему низко и не предвещают ничего хорошего. Мы шагаем молча, сворачиваем с дороги на одну из бесчисленных тропинок. Трава там погнута, сломана и торчит клочками из-под оледеневшей корки сугробов. Бурое кружево на белом, будто перья огромной снежной совы.

Меня передергивает.

– Фалада?

– Да?

Я открываю рот, чтобы заговорить, но закрываю снова и оглядываю занесенные снегом луга. Фалада ждет, как и всегда. Будет ли трусостью предложить уйти отсюда – чтобы он укрылся от угроз Валки, которая всегда может решить наказать меня его смертью, а я убежала от жизни принцессы, в которой, реши я к ней вернуться, едва ли протяну долго?

– Алирра? – спрашивает он, и в этом имени я слышу ответ.

– Ничего.

Он подталкивает меня носом в плечо. Я поворачиваюсь, делаю шаг, утыкаюсь лбом ему в шею и мечтаю узнать, что же с нами станет.

На другой день рано утром в конюшни является квадра воинов, как раз когда я выхожу из стойла Фалады. Приближаясь, они пробегают глазами по мне, а потом их командир прищуривается, глядя мимо, на Фаладу.

– Вот этот. Сторожите его, пока я говорю с конюшим.

Я стою как вкопанная, пока остальные солдаты замедляют шаги и замирают неподалеку. Они молчат и только отводят от меня взгляды, осматриваясь и изучая конюшню. Фалада тихонько фыркает позади.

Вот этот.

– Кел, – говорю я, делая шажок к ближайшему воину. – Вы же… вы сказали, что пришли за этим конем?

– Мы здесь из-за него, – подтверждает он, и теперь все смотрят на меня пристально.

– Но для чего он вам?

Солдат бросает короткий взор туда, где исчез их командир.

– Это приказ заиды, – говорит наконец. – Чертовски расточительно, как по мне.

Приказ Валки. Я мотаю головой:

– Она… то есть…

– Его велено сдать живодеру, на мясо собакам, – говорит другой солдат глухим голосом.

Я отступаю на шаг, потом еще на один, пока не прижимаюсь спиной к дверце стойла. Со дня охоты прошел почти месяц, месяц я даже не виделась с Кестрином. Я же ничего не сделала… даже написала за нее новое письмо с тех пор! Но похоже, что она наконец узнала о моей ночевке во дворце и о беседе с принцем. Только почему она не позвала меня, почему она не…

– Терн.

Я оборачиваюсь, чувствуя взгляд Фалады из стойла.

По конюшне быстро шагает Джоа в сопровождении командира воинов.

– Солдаты пришли за белым, – говорит он, подходя.

Я отчаянно мотаю головой:

– Нет. Фалада не ее. Она не может его убить.

Жалкий довод, я и сама понимаю это, едва договорив, потому что Фалада именно ее в глазах любого работника конюшен. Надо было заставить его уйти. Я знала об угрозе. Почему не прогнала его, пока не стало поздно?

– Мне жаль, – тихо говорит Джоа.

Теперь спорить бесполезно, и неважно, что сами солдаты ничуть не желают исполнять такие приказы. Как было велено, так и будет сделано. Я не успею добежать до дворца и отговорить ее, это ясно. Да Валка и не передумает.

– Позвольте хотя бы попрощаться, – прошу я.

– Даю вам несколько минут, – говорит Джоа и предлагает командиру отойти. Тот искоса смотрит на него, но не возражает. Они шагают к главным воротам конюшни, уводя за собой остальную квадру.

Я проскальзываю в стойло.

– Фалада, – шепчу ему, – если ты повезешь меня, они не посмеют напасть. Мы можем сбежать – вместе, вдвоем – ворота же прямо здесь.

– Нет, дитя.

– Нет? Да что значит нет? – Отчаяние вцепляется когтями в горло.

– Они подстрелят меня и возьмут тебя под стражу. За нами будет погоня, даже если мы выедем за ворота.

Как он может сдаваться без боя?

– Ты не можешь просто дать себя убить!

– Буду сопротивляться я – они поймут, что перед ними мыслящее создание, а это опасно для моего народа. Решишь сопротивляться ты – подвергнешь опасности все, что сейчас поставлено на карту.

Он прав. Я готова разрыдаться.

– Я убью ее.

– Нет. Ты не станешь пытаться отомстить за меня. Поняла?

Да как это можно понять?

– Алирра, – повторяет он тихо и настойчиво, – ты меня поняла?

Я не могу укрыться от его глаз.

– Да.

– И еще одно. Пусть мою голову повесят над городскими воротами, чтобы я тебя видел.

– Что? – Я потрясенно смотрю на него.

– Сделай.

– Как скажешь.

Я слышу нарастающий грохот сапог.

– Ох, Фалада, – шепчу, шагая к нему.

Он наклоняется и мягко опускает голову мне на плечо. Я обхватываю руками его шею и зарываюсь лицом в гриву. Шаги замирают за дверью стойла, в наступившей тишине тонут все звуки.

Фалада поднимает голову, освобождаясь из объятий, но напоследок почти прижимается губами к моему уху и тихо выдыхает:

– Останься.

Я киваю, касаясь его щеки, и поворачиваюсь к мужчинам. Ближе всех стоит Джоа, к нему я и обращаюсь:

– Пусть его голову снимут и повесят над воротами, чтобы я о нем помнила.

– Голову… на ворота?

– Там развешено и другое, – говорю я, будто прошу о пустячке.

Но это правда: высоко над воротами висит деревянная клетка непонятного назначения, а иногда над ними появляются ленты и гирлянды или молитвенные флажки. Хотя ничто из этого и не связано со смертью.

– То, о чем ты просишь, стоит денег, – напряженно говорит Джоа.

– Я заплачу.

Один из солдат протягивает руку, отпирает дверцу и открывает нараспашку. Другой бросает мне поводья. Я неловко ловлю их.