– Нет, нет! – закричала она, вдруг резко приподнимаясь и прерывая его. – Это бедное, очаровательное дитя заслуживает, чтобы ее любили!

Внезапный собачий вой прервал ее и заставил громко вскрикнуть. Гольфельд наступил на ногу своей Диане, которая пришла вместе с ним и разлеглась у его ног. Эта случайность пришлась очень кстати, так как слова Елены показались Гольфельду столь комичными, что он еле удержался от смеха. Он открыл дверь и выгнал хромавшую собаку. Когда он вернулся к девушке, ему удалось совершенно овладеть собой.

– Мы и будем любить ее, Елена, – сказал он совершенно спокойно, снова садясь на свое место. – Она только должна предоставить тебе мое сердце, что она, без сомнения, и сделает. У нее много хладнокровия, и она ясно доказала это третьего дня, когда спасла Рудольфа.

– Как так? – поразилась Елена, раскрывая глаза от неожиданности.

Слуга, который нечаянно проболтался вчера о случае в лесу, испугавшись, что его выбранят за бестактность, умолчал о подробностях покушения и сказал только, что выстрел по счастливой случайности не попал в господина фон Вальде. Гольфельд сам узнал, как все было, лишь час тому назад от садовника. Смелое поведение Елизаветы еще больше усилило страсть, которую он испытывал: он готов был на все, чтобы добиться ее любви.

Передав в нескольких словах Елене то, что он узнал, Гольфельд заключил:

– Теперь у тебя должно быть еще одной причиной больше, чтобы любить эту девушку, а меня ее поступок лишний раз убеждает в том, что она – единственная подходящая в данном случае кандидатура.

С этими словами Гольфельд медленно отбросил своей тонкой белой рукой волосы со лба и с напряженным вниманием следил за Еленой, спрятавшей лицо в подушки. Из-под ее опущенных век струились слезы. Она не произносила ни слова. Быть может, она в последний раз боролась с собой.

Молчание, начинавшее становиться тягостным, было прервано приходом баронессы, возвратившейся с прогулки. Елена быстро поднялась и поспешила вытереть слезы. Она с видимым нетерпением сносила ласки, которыми осыпала ее очень разгоряченная баронесса, и крайне односложно отвечала на вопросы о своем самочувствии.

– Фу! – сказала баронесса, бросая накидку на руки сына и тяжело опускаясь в кресло. – Мне стало жарко. Какая ужасная дорога на гору! Никакие силы в мире не заставят меня больше идти туда.

– Ты была на горе, мама? – спросил Гольфельд.

– Ну да. Ты ведь знаешь, доктор всегда советовал мне подобные утренние прогулки.

– Да, но это было уже много лет тому назад, с тех пор ты всегда утверждала, что сердечная болезнь не дает тебе возможность совершать подобные путешествия.

– Все на свете надо испробовать несколько раз, – немного смущенно ответила его мамаша, – и так как я вчера ночью совершенно не могла уснуть, то решила сделать еще одну попытку. Но придется этим и ограничиться. Кроме того, меня ужасно рассердили. Подумай только, Елена, на площадке я встретила Бэллу с новой гувернанткой, и можешь себе представить, эта особа имела дерзость идти справа от девочки. Я сейчас же указала мисс на ее место. Где уж тут думать об улучшении своего здоровья, когда все делается так, чтобы причинять мне неприятности и огорчения!

Баронесса хотела томно опустить голову на руки, но почувствовала, что ее искусно приколотые фальшивые косы от давления шляпы съехали на уши. Она быстро поднялась и, надвигая шляпу на упрямые косы, небрежно сказала:

– Да, между прочим, Рейнгард вчера все насочинял нам. Я случайно встретила наверху письмоводителя Фербера, поздравила его…

– А, теперь я понимаю, как ты очутилась на горе, – насмешливо произнес Гольфельд. – И ты заговорила с этим человеком?

– Ну что же, теперь это можно. Меня, главным образом, интересовали драгоценности.

– Ты хотела купить их? – язвительно спросил сын, намекая на постоянную пустоту в ее кассе.

– Нет, – ответила мать, бросая на него гневный взгляд, – но у меня всегда была слабость к драгоценным камням, и если бы твой отец не умер так внезапно, у меня были бы теперь очень хорошие бриллианты, потому что он обещал их мне, но зато твой капитал был бы приблизительно на шесть тысяч талеров меньше. Однако вернемся к найденным драгоценностям. Фербер объяснил, из чего они состоят, и прямо высказался, что они стоят около восьми тысяч талеров. И это Рейнгард называет громадной ценностью! Пока до свидания, через несколько минут я вернусь.

Насмешливая улыбка сбежала с лица Гольфельда во время рассказа матери и сменилась сильным разочарованием. Ему показалось, что на него вылили ушат холодной воды.

Не успела закрыться дверь за баронессой, как Елена очнулась от своей притворной апатии и протянула Гольфельду обе руки.

– Эмиль, – проговорила она сдавленным голосом, и губы ее задрожали, – если тебе удастся завоевать сердце Елизаветы, в чем я не сомневаюсь, тогда я согласна с твоим проектом, но с тем, чтобы я жила у вас в Оденбурге.

– Это само собой разумеется, – ответил он, хотя не таким уверенным тоном, как раньше. – Но я должен заранее предупредить тебя, что условия нашей жизни будут не блестящи. Мои доходы невелики, а ты только что слышала, что у Елизаветы ничего нет.

– Она не будет бесприданницей, Эмиль, можешь быть уверен, – мягко ответила девушка, причем глаза ее горели неестественным блеском. – С момента ее согласия стать твоей женой она будет моей сестрой, и я честно поделюсь с нею. Пока я предоставлю ей доходы с моего имения Нейборн в Саксонии и поговорю насчет этого с Рудольфом, как только он приедет. Ты доволен мною?

– Ты ангел, Елена! – обрадовался Гольфельд. – Тебе никогда не придется пожалеть о своем великодушном решении и бескорыстной любви.

На этот раз его энтузиазм был непритворным, так как доходы в Нейборне превращали Елизавету в очень богатую невесту.

Два дня прошло с тех пор, когда Елена, как она думала, одержала над собой полную победу. Но как мало знала она всю глубину своего чувства. Она, подобно утопающему, хваталась за соломинку, тонущую вместе с нею. Елена все яснее чувствовала, что ее обещание жить в Оденбурге делает ее жертву еще более тяжелой, но ни за что на свете она не согласилась бы отступить от слова, данного Гольфельду. Она хотела быть достойной его любви, заслужить его уважение.

Ее слабая нервная система несказанно страдала от продолжительной душевной борьбы. Ее непрестанно лихорадило, она находилась в сильном возбуждении. То, что всецело заполняло мысли и чувства Елены, ежеминутно готово было сорваться с ее уст, но она молчала, как того желал Гольфельд. Он не позволил ей даже в течение первых дней звать к себе Елизавету, так как боялся, что двоюродная сестра из-за своего волнения испортит ему все дело. Он сам сделал первые шаги, чтобы снова сблизиться с красавицей из Гнадека, и дважды появлялся у калитки замка, чтобы сделать визит семье фон Гнадевиц. Он чуть не оборвал звонок, но никто не отворил ему. В первый раз действительно никого не было дома, а вчера Елизавета увидела Гольфельда издали. Родители и Эрнст были в лесничестве, а мисс Мертенс вполне одобрила намерение девушки не принимать гостя. Они сидели в столовой и смеялись, в то время как колокольчик звонил до хрипоты. Гольфельд, конечно, не имел никакого понятия об этом заговоре.