налоговые списки первого периода обложения и другие эпиграфические документы показывают, сколь велика была активность персов на малоазийском побережье и близлежащих островах. Когда афиняне были заняты военными действиями в центральной Греции и Египте (459—454 гг. до н. э.), персы явно укрепили свои позиции в Малой Азии. Во-вторых, из сообщений наших источников о победе греков в кипрской экспедиции видно, что наибольшее значение они придавали морской победе, в результате которой персидский флот, состоящий из финикийских, кипрских и киликийских кораблей, потерпел действительно сокрушительное поражение. Именно эти корабли составляли основу морского могущества персов. Поэтому неслучайно, что все источники единодушны в определении морских границ, отделяющих эллинские владения от персидских. Персидским кораблям запрещалось на юге, т. е. в Ликийском море, заходить дальше района Фаселиды и Хелидонских островов, а на севере, т. е. в Понте, плавать дальше Кианейских скал, расположенных у входа в Боспор. Персы приняли это условие и, как демонстрирует анализ последующих исторических событий, его не нарушали.

Совсем другое значение имела победа греков на суше. Подробности этой победы нам не известны, но можно с уверенностью сказать, что она не могла сокрушить или значительно поколебать персидское господство на материке, тем более что после этой битвы Кипр по-прежнему остался под властью персов. Так что при заключении мира вопрос об определении сухопутных границ между эллинскими и персидскими владениями, вероятно, остался открытым.

Не менее интересным в этой связи является и сообщение Геродота об обмере земли ионийских городов, осуществленном персидским сатрапом Артаферном в 492 г. до н. э., и о назначении им каждому городу подати, которую они неизменно уплачивали вплоть до середины V в. до н. э. в таком размере, как установил Артаферн (Hdt., V, 42). Главная же мысль, вытекающая из данного рассказа, заключается в том, что персы не отказались от своих претензий на господство в Малой Азии, по крайней мере вплоть до времени Геродота, т. е. до 425—415 гг. до н. э., когда писались эти строки, и, очевидно, продолжали взыскивать налог с некоторых ионийских городов. С этим отчасти согласуется краткое, правда, не совсем определенное, замечание Исократа (Isocr., IV, 120) о том, что эллины устанавливали некоторые ставки царского фороса (... και τώ φνόρων ένίους τάττοντες). По-видимому, предметом обсуждения между греками и персами при выработке условий мира был также вопрос о нормах взимания налога в царскую казну с городов Малой Азии, подвластных Персии.

Поэтому заключенный афинянами договор с персами был, вероятно, далеко не таким успешным для эллинов, особенно в плане определения сухопутных границ их владений в Малой Азии и освобождения городов от персидского господства, чем это представляла традиция IV в. до н. э. Каллиев мир был скорее всего соглашением между Афинами и Персией о разделе сфер влияния в Малой Азии и Эгеиде. В его заключении были заинтересованы как афиняне, так и персы, ибо события показали, что ни та, ни другая сторона не способна была достигнуть абсолютного господства в этом регионе. Вместе с тем не исключено, что в процессе переговоров персам удалось добиться для себя от афинского посольства каких-то преимуществ, за что Каллий, руководитель посольства, получив от персидского царя взятку, был наказан в Афинах штрафом в 50 талантов (Dem., XIX, 273). Этим можно объяснить молчание Геродота и Фукидида о Каллиевом мире, а также то, что традиция IV в. до н. э. хотя и характеризует этот договор с панэллинских позиций, тем не менее не единодушна в точном определении сухопутных границ греческих владений в Малой Азии.

Что же касается признания персами автономии городов Малой Азии, о чем сообщает Диодор, то, возможно, эта идея принадлежит традиции IV в. до н. э. и была обусловлена тогдашней популярностью концепции панэллинизма.

Заключение мира с персами прибавило еще больше забот афинянам. Прежде всего перед ними стояла проблема сохранить и укрепить Афинский морской союз в условиях мирных отношений с персами. Существовали сложные отношения между Спартой и Афинами. Афинское влияние на материке распространялось от Мегариды до границ Фессалии. Завершался срок действия Пятилетнего мира. Афины, заключив мир с персами, вновь нацеливались острием своей внешней политики на центральную Грецию. Спарта, осознавая это, стремилась сохранить баланс сил в Балканской Греции и не допустить установления здесь абсолютного господства Афин.

Ситуация для афинян осложнилась тем, что в самом союзе отношения между ними и союзниками складывались далеко не благополучно. Для реконструкции событий 450/49—446/5 гг. до н. э. необходимо исследовать в комплексе данные литературных и эпиграфических источников. Весной 449 г. до н. э.[212], как сообщает Плутарх (Plut. Per., 17), Перикл провел через Народное собрание постановление, призывающее всех греков, в каком бы месте Европы или Азии они ни жили, будь-то большое государство или малое, послать депутатов на конгресс в Афины. На этом конгрессе предполагалось решить следующие вопросы: во-первых, договориться о восстановлении греческих святынь, сожженных персами, и о жертвах, которые греки должны принести богам в силу обетов, данных во время борьбы с варварами; во-вторых, принять соглашение о свободе мореплавания; в-третьих, обеспечить мир и сотрудничество в Элладе. Для этого в различные районы материковой и островной Греции были отправлены 20 послов: по пять человек в Азию и на Эгейские острова, во Фракию и на Геллеспонт, в Беотию, Фокиду, Пелопоннес, Акарнанию и Амбракию, наконец, на Эвбею и в Фессалию. Эти посольства должны были убедить эллинов, живущих в данных и соседних землях, принять участие в конгрессе.

Интерпретируя этот декрет Перикла, важно отметить, что послы были отправлены и в те области Эллады, которые уже были в сфере влияния Афин, и в те, где афиняне еще собирались укрепиться. Сам Плутарх вполне осознавал, что план Перикла подразумевал осуществление имперских целей (Plut. Per., 17, 1). По-видимому, к этому же времени относится и дебатировавшееся утверждение, выдвинутое Периклом (в истинность которого верил Геродот), о том, что эллины одержали победу над варварами благодаря доблести афинян и афинскому флоту (Hdt., VII, 139).

Завершение войны с персами, бесспорно, требовало осуществления ряда общегреческих мероприятий, однако они были уже невыполнимы: во-первых, между ведущим греческими полисами, инициаторами создания Эллинского союза против персов в 481 г. до н. э, возникли противоречия социального и политического характера, пустившие глубокие корни; во-вторых, многие эллинские полисы, в частности пелопоннесцы во главе со Спартой, понимали, что Перикл заботился не столько об общеэллинских интересах, сколько о достижении мирным путем афинского господства в Греции, а потому воспротивились осуществлению этих планов (ср.: Plut. Per., 17)[213].

С рассмотренным выше декретом Перикла тесно связаны также