Я поднимаю на него взгляд: он изменился, и от внешнего вида Керни почти ничего не осталось. Так, только, быть может, волосы и какие-то отдельные черты лица. Улыбка превратилась в оскал с острыми зубами и удлиненными клыками, в глазах оранжевым мерцает безумие и злость, а длинные когти на руках царапают каменный пол помещения.

— Скольких жертв мне стоило раздобыть этот кинжал, отбирающий личину, — скалится Проклятый бог, а вокруг него витает облако тьмы. — Той капли, что он выпил, оказалось достаточно лишь для того, чтобы я приобрел тело. Но недостаточно, чтобы я смог слиться с ним воедино. А ты… упрямая.

Он взмахивает рукой, сейчас гораздо больше похожей на лапу, и отправляет в меня заклинание. Лиса, которая стояла до этого между нами, в прыжке разрубает плетение, но волной ее откидывает к стене. Та же волна гасит несколько факелов и в пыль разрушает пару каменных изваяний.

Как будто время замедляется, я вижу, как полулиса-получеловек ударяется спиной об стену, даже слышу хруст. Ох… Утыкаюсь носом в грудь Керни, а он сильнее сжимает меня, выставляя перед нами щит от остатков плетения.

Все происходит за доли секунды, но кажется, что проходит гораздо больше времени.

— У тебя очень глупая эсса, — произносит Проклятый бог. — Она должна была понимать, что я не сделаю плохо воплощению Луноликой… Пока она не придет ко мне сама, конечно. А там дальше…

Ужасающий смех проносится по всему храму и заставляет стаю летучих мышей, дремавших под крышей, с шумом разлететься в стороны.

Керни плотнее запахивает на мне плащ и задвигает себе за спину.

— Ты же знаешь, что она добровольно к тебе не пойдет, — занимая боевую стойку, говорит оборотень. — Даже когда ты обманом звал ее, не пошла, а теперь тем более.

Он выглядит буквально крошечным по сравнению с богом, но я понимаю, что он, особенно сейчас, когда бог не обрел максимальную силу, может дать достойный отпор.

— Добровольность дело… Многогранное, — с ухмылкой рассуждает бог. — Например, можно очень чего-то хотеть и поэтому сделать добровольно. А можно… Хотеть чего-то иного, но иметь возможность получить это только если сделаешь что-то другое… Косвенно добровольно…

Этот уродливый гигант словно играется с нами, он, не спеша, рассуждает, даже не провоцирует, не нападает. Он чувствует себя абсолютным хозяином положения.

Вздрагиваю, когда моей ноги касается мягкая, пушистая шерстка.

«Ты снова потеряла, — Симон выплевывает изо рта второй раз уже мою брошь. — Мне не нравится этот… А кто это?»

Это… Я вздыхаю и пытаюсь подобрать определение, кто же это. Это еще не бог, но уже обладает огромной силой, в том числе магической, не оборотень, но и не человек. Как будто в подтверждение моих слов от входа раздается громкий волчий рык.

Это тот, кто продал свою душу тьме, кто позволил злу и зависти затопить его сердце…

«Ну… Очень точное определение, ага…» — язвит кот и садится передо мной, обвивая мою ногу хвостом.

— А еще… можно чего-то очень и очень сильно не хотеть. И ради того, чтобы этого не случилось, добровольно пойти даже на самые плохие поступки, — гремит бог, и я понимаю, о чем он. — Да, лунная лиса?

О, нет… Только… Только не говорите, что…

Бог топает своей огромной лапищей, лишь едва похожей на ногу, и в воздухе будто растворяется завеса. Теперь перед нами не пустой зал, как мы думали, а толпа: женщины, молодые девушки, совсем девочки и единицы мальчишек. Кого-то из них я знаю в лицо, кто-то для меня новый. Но я совершенно точно понимаю, что это именно те, кто из нашей деревни, из клана, который я долгое время считала семьей.

— Смотри, с какой надеждой они все на тебя смотрят. На тебя, лунная лиса, — бог указывает длинным когтем на измученных пленников. — А ты готова предать их. И ради кого? Ради жестокого, жуткого короля оборотней? Что он тебе пообещал? Сытую богатую жизнь? Готова променять на это их души?

Меня ужасает то, как он это все выворачивает, как он представляет для всех то, что сейчас происходит.

— Ты, мерзкий лжец! — начинаю я, делая шаг вперед, но Керни меня останавливает.

— Он этого и добивается, Эйра, стой…

В груди кипит гнев от всей этой несправедливости и от отчаяния. Но все становится еще хуже в следующее мгновение.

Толпа расступается, а вперед выходит Зордан, тащущий перед собой Мару. Он останавливается в шаге от того места, где была завеса, скрывающая всех от нас, и приставляет к горлу моей сестры нож.

Глава 41. Мару

У меня перехватывает дыхание. Исчезают все: толпа, недобог, даже Симон… Потому что я вижу только Мару и нож у ее горла.

— Ты была непослушной девочкой, Эйра, — с ужасающей улыбкой, больше похожей на оскал, говорит Зордан. — А я тебе говорил, что будет…

Все мгновения растягиваются на годы, а сердце ускоряет свой ритм. Что делать? Хочется вцепиться ногтями в его рожу, расцарапать ее к демонам, чтобы не смел и пальцем тронуть Мару. Но я боюсь сделать даже шаг, потому что малейшее движение его руки, и…

— Что. Она. Тут. Делает? — раздается рык Проклятого бога. — Ты не слышал моего приказа? Она должна была остаться там, где я сказал.

Зордан переводит взгляд на бога и наклоняет голову набок.

— Она то, ради чего Эйра пойдет на что угодно, — спокойно произносит альфа. — Даже сможет прийти к тебе. Да, Эйра?

Он переводит взгляд на меня. И он прав. Судьба всего мира не идет ни в какое сравнение с жизнью Мару: я могла отдать за нее все и я по-прежнему готова это сделать.

Перевожу взгляд на Керни. Вижу в нем понимание даже несмотря на то, что на нем как раз лежит ответственность за весь его народ, ведь он король. Но он готов разделить со мной тяжесть выбора и поддержать, даже если я выберу сестру.

Но больше всего меня удивляет Мару, глаза которой неотрывно прикованы к богу. И в них, к