– Надин, князь просил твоей руки. Он уже изложил нам свои планы относительно вашего брака. Дмитрий Николаевич предлагает отказаться от тех средств, что тебе выделит семья, а сам готов обеспечивать жене самый роскошный образ жизни. Я так поняла, ваша светлость?

– Совершенно верно, – невозмутимо подтвердил Ордынцев. – Я предлагаю пятьдесят тысяч в год на туалеты, столько же на личные расходы моей жены, а во вдовью долю передаю ей большое подмосковное имение Апраксино и дом на Неглинной.

– Очень щедрое предложение, – подтвердила Мария Васильевна, переглянувшись со старой графиней. – А ты, Надин, что думаешь?

Надин чуть заметно поморщилась, но смело подошла к матери и поцеловала ей руку.

– Мама, я согласна стать женой князя Ордынцева. Прошу, дайте и вы своё согласие.

– Но ведь потом будет поздно, – глядя в синие глаза своей дочери, прошептала Софья Алексеевна. – Подумай хорошенько.

– Я уже всё взвесила, – так же тихо ответила ей Надин, – пожалуйста, соглашайтесь.

Софья Алексеевна вздохнула и посмотрела на невозмутимого «жениха». Такой зять был ей явно не по душе, но куда теперь деваться? Смирившись с неизбежным, графиня объявила:

– Князь, от имени семьи я принимаю ваше предложение, сделанное моей дочери Надежде. Ваши условия нас устраивают. В приданое вашей невесте предназначено село Павлово, оно находится в двадцати верстах от Москвы по Калужскому тракту.

– Я даю за внучкой пятнадцать тысяч и семейные драгоценности, – вступила в разговор графиня Румянцева, – а после моей смерти она унаследует одно из моих поместий во Владимирской губернии.

– Благодарю, – поклонился Ордынцев. – Я пришлю к вам поверенного с проектом брачного договора, мне хотелось бы подписать его как можно быстрее.

– Зачем спешка? – удивилась Софья Алексеевна.

– Ваша дочь выразила пожелание обвенчаться через три дня, то есть девятого сентября, а на следующий день быть представленной обществу в качестве моей княгини на балу у герцога Девонширского.

– Надин!.. – Софья Алексеевна вложила в имя дочери всё отчаяние материнской души. Она так старалась спасти девочку от ошибки, а та сама рвалась затянуть брачные путы. Графиня вгляделась в заалевшее лицо дочери и вновь удивилась необычайной внутренней силе своего ребёнка: с пылающими щеками и срывающимся от волнения голосом Надин всё-таки твёрдо и чётко выразила свою волю:

– Мне хочется именно этого. Если князь согласен выполнить мое желание, я прошу и семью пойти навстречу.

– Мы даже не успеем сшить платье, – осторожно напомнила графиня Кочубей, с изумлением глядевшая на мать и дочь.

– Мне платья не нужно, – равнодушно заметила Надин, краска уже сбежала с её лица, и теперь она казалась невозмутимо-спокойной. – Праздника тоже устраивать не будем. Пусть нас обвенчает отец Иоанн в храме Дмитрия Солунского рядом с нашим домом, а на церемонии я хочу видеть только вас, ну, и Виктора Павловича, конечно.

– Мой муж станет посажённым отцом, – вмешалась графиня Кочубей, – а кто будет шафером?

Сдавленные рыдания Софьи Алексеевны красноречиво подсказали, кого она хотела бы видеть шафером на свадьбе своих дочерей. Мария Васильевна тут же осеклась и замолчала, а Надин бросилась обнимать мать.

– Все наладится, – шептала она, – скоро вы увидите Боба, а это самое главное.

– А как же ты? Ты приносишь себя в жертву.

– Никаких жертв, – ещё тише ответила Надин. – Князь – самая блестящая партия сезона, вы помните, я обещала всем именно такую полгода назад. Мне нужно лишь это.

Она зря надеялась, что никто, кроме матери, её не услышит, жених острым слухом моряка тоже разобрал её шёпот. Ничего нового он не узнал, иллюзий относительно душевных качеств своей невесты Дмитрий не питал, но всё равно стало до ужаса противно. Вот так вот – мнишь себя серьёзной фигурой, а оказывается, девицы считают тебя тупым денежным мешком.

Дмитрий поспешил свернуть разговор. Он получил от старой графини мерку для обручального кольца Надин и откланялся. Раздражение его грозило перерасти в бешенство: невеста явно собиралась продемонстрировать всему свету, что идёт за него по принуждению и из-за денег.

Кем они его хотят выставить? Жалким дураком и негодяем? Ну, в этом драгоценная Надин и её семейство просчитались. Никаких демонстраций он не позволит. Его невеста пойдёт под венец как положено – в белом платье и фате – и вести себя будет так же, как и другие новобрачные.

Дмитрий отправился на Кузнецкий Мост, купил там фату и самое дорогое, расшитое множеством крохотных жемчужин подвенечное платье. Все это он велел отправить в дом своей невесты. Туда же поехали и две французские модистки, чтобы подогнать наряд по фигуре.

Выплеснув раздражение, Ордынцев повеселел. Хватит терзаться. Как получилось, так и получилось – дело сделано, назад не воротишь!

Как же удачно все получилось! Граф Александр Иванович Чернышёв в прекраснейшем расположении духа собирался на бал к посланнику французской короны. Поводов для радости было предостаточно: его главный соперник стал шефом жандармов, и теперь никак не мог помешать карьере будущего военного министра. Молодой государь всё решил мудро и без обид. Он развел Чернышёва с Бенкендорфом, разделив между ними два ключевых ведомства, и теперь всячески демонстрировал обществу, что нового временщика вроде Аракчеева в стране больше не будет. Ну, а коли так, то исчезла и опасность, что кто-нибудь, кроме Помазанника Божия, станет отдавать генерал-лейтенанту Чернышёву приказания. Ну а самое главное, сбылась наконец заветная мечта Александра Ивановича – ему пожаловали титул. Жизнь подняла Чернышёва на такую высоту, о которой он раньше и мечтать не мог. Служба ему нравилась и была как раз по плечу, да и в семье царили мир и согласие.

– Господи, пусть всё останется таким, как есть, – тихо попросил Александр Иванович и перекрестился.

И тут вдруг почему-то вспомнились те, чьи судьбы стали дровами в топке его честолюбия, и суеверная опаска, словно маленькая железная птичка, стукнула клювом в висок. Неужто за былые грехи придётся заплатить своим нынешним благополучием?

«Мать всегда говорила, что не нужно делать людям зла, тогда беда не тронет и тебя самого, – вспомнил Чернышёв. – Но ведь это – иллюзии для дураков. Для сильных мира сего эти законы не писаны».

Устыдившись глупого суеверия, Александр Иванович отогнал тревожные мысли и направился в спальню жены. Очень похорошевшая после родов Елизавета Николаевна теперь даже интриговала Чернышёва, и он с любопытством предвкушал, какою сейчас её увидит. Жена оправдала наилучшие ожидания: в атласном платье цвета слоновой кости и в роскошном бриллиантовом ожерелье она выглядела очень достойно, ничуть не хуже, чем признанная красавица – супруга Бенкендорфа.

Чернышёв улыбнулся жене, и та в ответ просияла.

– Сейчас, Алекс! Ещё пять минут, и я буду готова. На столе лежит письмо от кузины Софи. На конверте написаны оба наших имени, вскройте его сами.