Они вышли из зала под звуки последней песни вечера – «Отель Калифорния» группы Eagles:

«А может, и нет ничего странного в том, – подумала Чарли, – что многие люди путают случай с судьбой».

Во сне Чарли снова вернулась в свой дом. Лето в Люккебу. Бетти в своем цветастом шезлонге среди заросшего сада. Сама она – на коленях на заросшей дорожке, ведущей к дому. Чертополох, вцепившийся корнями в землю. Кошки, увивающиеся вокруг ног.

«Обязательно выдирай с корнями, дорогая, иначе все опять зарастет».

И Чарли роется руками в земле, корни становятся пальцами. Как змеи обвиваются они вокруг ее запястий, пытаясь утащить ее вниз, в темноту.

Ее разбудил стук в дверь.

Медленно поднявшись, она схватилась руками за голову и, шатаясь, побрела к двери.

– Да открой же нормально, чтобы я мог войти, – сказал Андерс.

– Сколько времени? – выдавила она из себя. Теперь до нее дошло, что она выглядит ужасно, но было уже поздно.

– Полдевятого. Ты должны была появиться на работе полчаса назад.

– Еще что-то случилось?

– Можно так сказать, – Андерс достал телефон и показал ей заголовок в газете «Экспрессен»: «Видео о пропавшей Аннабель».

– Какого дьявола! – воскликнула Чарли. – Какая же сволочь проболталась?

– Этого я не знаю, но статью написал тот парень, с которым ты поднималась вчера в свой номер. Он журналист.

Внутри у Чарли завертелось настоящее торнадо. Так Андерс их видел? Ее бросало то в жар, то в холод. «Сейчас я умру, – подумала она. – И все кончится».

– Андерс, – проговорила она, садясь на кровать. – Я не…

– Улоф висит на телефоне, успокаивая Фредрика Рооса с тех пор, как новость опубликовали в сети. Думаю, ты догадываешься, что ее родители страстно желают знать, о чем речь.

– Что вы сказали?

– Что им не следует верить тому, что пишут в газетах. В настоящий момент мы больше ничего не можем сказать. Именно поэтому так важно было, чтобы информация о фильме никуда не просочилась.

– Я ничего не говорила, – прошептала Чарли. – Клянусь. Ты ведь понимаешь, что я не…

– Лагер, – проговорил Андерс. – Не представляю себе, как ты из всего этого выкрутишься.

Он повернулся и вышел.

Чарли хотелось побежать за ним, попытаться объяснить… но что она могла сказать? Что она рассказала этому трижды проклятому журналисту? После всего они разговаривали, лежа в постели, но о чем они говорили? Она не могла вспомнить ни единого слова, как ни старалась. Когда она резко поднялась, голова закружилась. Ей пришлось опереться о стену, чтобы не упасть. До ванной она добежать не успела – ее вырвало. «Само собой, в этом чертовом мотеле еще не отказались от ковровых покрытий», – подумала она.

Она как раз успела прокашляться, когда зазвонил телефон. Это был Чалле.

Он спросил, как идет следствие, и по его тону Чарли сразу же поняла, что ему все известно.

– Андерс все мне рассказал, – сказал Чалле. – И тебе нет смысла на него сердиться. Всему есть предел, Чарли.

– Я не знала. Я…

– Ты говорила мне, что никогда не пьешь при исполнении.

– Это было исключение, – прошептала Чарли. – Я…

– Это был тот самый последний раз.

Повисла долгая пауза. Чарли увидела, как вся ее карьера смывается в унитаз – все эти годы, все усилия, все стремления быть лучшей, – все рухнуло из-за лишнего бокала вина, идиота-журналиста и… и ее собственного неверного выбора. «Я идиотка», – подумала она.

Затем последовало то, чего она ожидала: сообщение, что она отстранена от следствия и предложение прийти на встречу с психологом. Чалле сказал, что это ради ее же блага. Она не может работать, находясь на грани срыва.

Она вздохнула и подумала, что Чалле ничего не понял.

– Я люблю свою работу.

– Знаю, – ответил Чалле. – Но тебе нужен отдых. Отдых и консультация психолога и…

– Я сама знаю, что мне нужно.

– Мне так не кажется. Знай ты это, ты не принимала бы таких неудачных решений.

Чалле продолжал говорить о том, что многие беспокоились в последнее время о ее самочувствии, что он с самого начала не должен был посылать ее.

– Тогда почему же ты меня послал?

– Потому, – ответил Чалле, – потому что ты – одна из лучших.

Чарли нажала на кнопку телефона, бросилась на кровать и разрыдалась.

Аннабель поспешно засунула газетные вырезки и один из блокнотов под джемпер и попыталась как можно более бесшумно спуститься по чердачной лестнице.

Мама уже начала окликать ее.

Она едва успела проскользнуть в свою комнату, как раздался стук в дверь. Как обычно, мама распахнула дверь через долю секунды, не дожидаясь, пока ей ответят «войдите».

– Все в порядке?

Пристальный взгляд мамы прощупывал комнату.

– Ты выглядишь… взволнованной.

– Нет, со мной все хорошо.

– Ну ладно.

Мама вошла в комнату.

– Какие у тебя планы на вечер?

– Я хочу пойти к Бекке. Или посмотреть кино с лучшей подругой тоже запрещается?

Мама ответила, что нет, не запрещается, но она не любит, когда ей лгут.

Аннабель хотелось закричать, что ей тоже не нравится, когда ее на каждом шагу контролируют, но она решила не затевать ссору, которая закончилась бы запретом на выход из дома, поэтому ответила, что сегодня точно не задержится, они просто посмотрят кино. Да, только они с Беккой – вдвоем.

– В двенадцать, – сказала мама. – Ты вернешься домой ровно в двенадцать, и я имею в виду ровно в двенадцать, а не десять минут первого. Ты можешь мне это пообещать?

– Обещаю, – ответила Аннабель. – И обещаю не сходить с тропинки и не разговаривать с волком, а идти прямиком к бабушке, – добавила она, не в силах удержаться.