Чарли кивнула. Открыв дверцу, она вышла из машины.

– Не хочешь же ты сказать, что ты собираешься… Послушай, Чарли! – крикнул ей вслед Андерс. – Мне совсем не нравится эта затея… в смысле – оставить тебя здесь, одну среди леса, когда ты…

– Послушай, Андерс, – она обернулась, сощурившись на солнце. – Твое мнение меня нисколько не интересует.

Она как раз пробралась через первые густо разросшиеся кусты, когда снова услышала его голос.

– А как, по-твоему, я буду здесь разворачиваться?

– Придется тебе сдавать задним ходом, – ответила Чарли. – Ведь ты так непревзойденно водишь машину!

Чарли почти удивилась, что дом стоит на месте. Участок совсем зарос. Казалось, лес подступил вплотную, желая забрать землю назад.

Люккебу. Бетти выбрала этот дом по трем причинам. Во-первых, ей сразу полюбилось название. Во-вторых, дом был удачно расположен – достаточно далеко от поселка. Бетти никогда не понимала этой тяги к скученности, жизни под одной крышей с людьми, которых ты сам не выбирал себе в соседи. И еще близость к воде. Это мечта, сказала Бетти, жить у самой воды.

Если не знать, что дом когда-то был красного цвета, это трудно было разглядеть. В последние годы, когда они жили здесь, краска начала сильно облупливаться, и Бетти любила пошутить, что лучше бы дом был покрашен под дерево – тогда не о чем было бы беспокоиться. Теперь фасад стал серым, зеленая плесень распространилась вдоль фундамента, а в том месте, где Бетти любила загорать, бодяк и крапива полностью одержали верх. Ползучие розы, которые обожала Бетти, разрослись и закрывали теперь окна на южной стороне. На старом дубе покачивались на ветру качели.

Что-то кольнуло в груди с левой стороны. «Это оно? – подумала Чарли. – У меня сейчас будет инфаркт? Умру, когда мне осталось всего несколько шагов?» Ей пришлось присесть на пенек. Уткнувшись головой в колени, она постаралась сосредоточиться на дыхании. «Вдохнуть, выдохнуть, – сказала она себе. – Вдох, выдох. Это самая обычная паническая атака. Я не умру. Я это переживу».

Когда дыхание нормализовалось, она обратила взгляд на вишневый сад.

Они сидят в деревянной хижине. Днем лучи солнца падают сквозь щели, но сейчас сюда проникает лишь слабый свет луны.

– Правила такие, – объясняет Роза. Она сидит на полу хижины, скрестив ноги, и нагревает стакан огарком свечи. – Нельзя спрашивать о смерти, а если войдешь в контакт с дьяволом, то надо разбить стакан и сжечь поле, поняла?

Алиса опускает глаза, смотрит на кусок картона с нарисованными на нем кругами, буквами и цифрами и спрашивает: а как узнать, что в дело вмешался дьявол?

– Это сразу будет заметно, – отвечает Роза. Она указывает на цифру шесть и говорит, что если стакан попадет туда три раза – ясное дело, с ними играет сам дьявол.

– Откуда ты знаешь, что дьявол – это он? – спрашивает Алиса.

И Роза отвечает, что это знает всякий: дьявол мужского рода. А как же иначе?

– Ты что, боишься? – спрашивает она.

Алиса отрицательно качает головой.

– Ну тогда поехали.

Роза ставит стакан на поле. Он совершенно закопченный и слишком горячий, чтобы положить на него пальцы.

– Надо только прикоснуться. Остальное сделают духи.

Она берет стакан и что-то шепчет в него, потом ставит его на поле и кладет указательный палец на черное от копоти донышко.

У Алисы щекочет в животе, когда стакан начинает медленно двигаться от буквы к букве. Вслед за ним они вслух произносят:

– Б-е-н-ь-я-м-и-н.

– А какой вопрос ты задала? – спрашивает Алиса.

– Я спросила, кто самый тупой в нашем квартале, – смеется Роза. – Теперь твоя очередь.

Алиса думает, что надо спросить о маме, о ее пальцах. Ей хочется знать, выпрямятся ли они когда-нибудь, отпустит ли боль. Но тут ей вспоминается, что она где-то слышала – не надо задавать вопрос, если знаешь ответ. Роза смотрит на нее с нетерпением, и в конце концов она шепчет какие-то бессмысленные слова и ставит стакан на поле.

– О чем ты спросила? – любопытствует Роза, когда дух выводит по буквам «с-к-о-р-о».

– Я спросила, когда мы станем знамениты.

Розе кажется, что это глупый вопрос. Она вырывает у Алисы из рук стакан и шепчет что-то краткое.

– Проклятье! – выкрикивает она, когда стакан двигается от буквы к букве, выводя ее имя. – Чертова несправедливость!

– Что?

– Я спросила, кто из нас умрет раньше.

– Но ведь о смерти спрашивать нельзя!

Алиса вскакивает.

– А в чем тогда смысл, если не спрашивать о смерти? – смеется Роза.

Когда они прощаются, она смотрит прямо в глаза Алисе.

– Ничего не бойся, – говорит она. – Не ты умрешь первой.

Забор вокруг того, что когда-то было их участком, расшатался и упал. Чарли посмотрела на столбы ворот, поросшие мхом, и словно бы увидела себя маленькой. Как она сидела, забравшись на этот столб, выкрикивая правила, которые взрослые на вечеринке должны были соблюдать, – все то, что, как она знала, делать нельзя: разжигать огонь в засуху, не отпускать руль, когда ведешь машину, не угощать детей пивом. Ей просто хотелось, чтобы все соблюдали правила. Бетти часто напоминала ей, кто из них ребенок, а кто взрослый. Правила устанавливала она, Бетти. И если я что-то в этой жизни ненавижу, моя дорогая, так это правила. Они буквально напрашиваются, чтобы их нарушили.

И не имело значения, когда Чарли говорила, что это запрещено, что некоторые вещи и вправду нельзя делать. Бетти только смеялась и отвечала, что у нее не дочь, а маленькая старушка. В жизни не встречала она второй такой девочки, которая казалась бы такой старенькой.

Шторы в окне гостиной висели на своих местах, и на мгновение Чарли показалось, что за тонкой белой тканью стоит Бетти и смотрит на нее.

Однажды полная энтузиазма психотерапевт попросила Чарли вернуться в дом в своих мыслях. «Можно, я пойду с тобой в Люккебу, Чарлин? Закрой глаза, возьми меня за руку, и давай войдем». И Чарли повела ее с собой в холл и дальше в кухню и гостиную. Она даже мысленно поднялась по лестнице, но там, в холле второго этажа, мужество покинуло ее.

«Опиши, что ты видишь. Расскажи мне о том, что у тебя перед глазами». Но тут Чарли открыла глаза и сказала, что это зрелище она не желает воскрешать в памяти. Она не верила, что с чувствами легче будет справиться, если назвать их словами.