о его болезни, и рассказали, как по временам мальчиком овладевало желание убежать из дому и как со времени своего последнего продолжительного странствования он старательно прячет свою жилетку.

Видя себя в первую ночь по прибытии в приют в незнакомом месте, мальчик сильно волновался, и ему пришлось дать успокоительные капли. Когда он ложился спать, ему нарочно не говорили, чтоб он, по обыкновению, не прятал жилет под подушку.

Когда успокоительное лекарство подействовало, дядька легко овладел спрятанным платьем. Содержатель приюта был обязан удостовериться, что у больного нет ничего, чем он мог бы повредить себе. При осмотре пакета оказалось, что печать сломана.

– Я сам не распечатал бы пакета, – сказал наш хозяин, – но так как он не был заклеен, то я счел своею обязанностью просмотреть содержавшиеся в нем бумаги. Они касаются весьма важных частных дел мистера Винтерфильда, и бумаги уже давно следовало бы возвратить ему. Едва ли следует упоминать о том, что прочтенное мною я должен хранить в глубочайшей тайне. В жилет мальчика снова зашили пакет с несколькими листами белой бумаги, чтобы, проснувшись, он мог ощупать его. Настоящий же конверт и бумаги – вместе с изложением обстоятельств, при которых они были найдены, за моей подписью и подписью моего помощника – были положены в другой конверт и запечатаны моею собственною печатью. Я сделал все зависящее от меня, чтобы отыскать мистера Винтерфильда. Он, кажется, не лондонский житель. По крайней мере, я не смог узнать его адрес в адресном столе. Потом я известил о всем случившемся того джентльмена, которому сообщал о здоровье мальчика. Но и он не смог помочь мне. Второе письмо к дамам-француженкам имело такой же результат. Признаюсь, мне хотелось каким-либо честным образом отделаться от ответственности, лежавшей на мне.

Все это доктор сообщал мне в присутствии мальчика, который лежал, слушая рассказ, как будто он относился к кому-нибудь другому. Я не мог воздержаться от бесполезного желания задать ему вопрос.

Так как я сам не говорю по-французски, хотя и читаю на этом языке, то просил доктора Уайброу служить мне переводчиком.

Мои вопросы не привели ни к чему. Мальчик не более меня знал об украденном пакете.

Не было никакого повода подозревать, что он хотел обмануть нас. Когда я спросил его:

– Может быть, ты украл его? – Он ответил совершенно спокойно:

– Очень может быть, говорят, я был не в своем уме, сам этого не помню, но сумасшедшие делают странные вещи.

Я снова попытался заставить его высказаться.

– А может быть, ты взял его по ошибке?

– Да.

– Ты сломал печать и прочел бумаги?

– Да.

– И ты берег их, думая, что они могут пригодиться тебе, или, может быть, тебе стало стыдно своего поступка, и ты имел намерение возвратить их, если представится случай.

– Совершенно верно, сэр.

Точно таких же результатов мы добились, когда старались разузнать, где он был и кто заботился о нем во время его последнего исчезновения из дому. Сообщение, что он был где-нибудь, составляло новость для него. С видимым интересом он просил нас рассказать ему, где он был и кого видел!

Тем закончились наши попытки добиться какого-нибудь разъяснения. Мы приступили к разрешению последнего вопроса: как по возможности скорее передать бумаги в руки Винтерфильда?

Упомянув прежде о его отъезде в Париж, я прямо сообщил, в каких отношениях нахожусь с ним теперь.

– Мистер Винтерфильд пригласил меня к себе, когда он вернется в Лондон, – сказал я. – Вероятно, я первым из знакомых увижу его. Если вы, ввиду этого, доверите мне ваш запечатанный конверт, я дам вам в присутствии доктора Уайброу формальную расписку в его получении и, действуя как представитель и друг мистера Винтерфильда, прибавлю какое хотите письменное обещание. Может быть, вы желали бы иметь также удостоверение моей личности?

Он отвечал вежливо:

– Знакомый доктора Уайброу не нуждается ни в каких удостоверениях.

– Извините, – настаивал я, – я только вчера имел честь познакомиться с доктором Уайброу. Позвольте указать вам на лорда Лоринга, другом и духовником которого я уже давно состою.

Благодаря этим сведениям, данным мною о самом себе, дело устроилось. Я написал необходимое удостоверение, и в настоящую минуту все бумаги лежат на столе передо мной.

Помните вы, как в римском почтамте снимались и снова прикладывались печати в дни революции, когда мы были молодыми людьми? Благодаря знаниям, приобретенным мною тогда, необыкновенные события, некогда соединившие Винтерфильда с мисс Эйрикорт, наконец не составляют тайны для меня. Копии с бумаг находятся в моем обладании, а бумаги снова запечатаны печатью содержателя приюта. Я не пытаюсь искать себе оправдания. Вы знаете руководящее правило: «Цель оправдывает средство».

Я не собираюсь пускать в ход добытые мною сведения преждевременно. Прежде всего, как я уже напоминал вам, крайне необходимо дать Пенрозу возможность завершить обращение Ромейна. Пока же предоставляю мои копии в распоряжение моих собратьев главного штаба.

Похищенные бумаги (копия)

№ 1. От Эммы Винтерфильд к Бернарду Винтерфильду.

Майдвелль Билдинг, Бельгавен.

Как мне обращаться к вам? Дорогой Бернард или сэр? Все равно. Я намереваюсь сделать одно из немногих добрых дел своей жизни, и что за дело до фамильярности или формальности женщине, лежащей на смертном одре?

Да, со мною опять случилось несчастье. Вы, вероятно, слышали, что я вскоре после того, как мы разъехались, упала в цирке и проломила себе голову?

Операция и серебряная пластинка, вставленная вместо кости, поставили меня на ноги. В этот раз меня лягнула лошадь в стойле. Последствие – какое-то повреждение внутри. Может быть, я умру завтра, а может быть, проживу еще неделю. Как бы то ни было, доктор признался – мой час настал.

Заметьте одно. В этом последнем случае не виновата презренная привычка, лишившая меня вашей любви и изгнавшая меня из вашего дома, привычка пить. Случилось так, что накануне этого дня я дала обет, следуя увещеваниям здешнего доброго пастора, мистера Фенника. Он заставил меня признаться во всем и теперь записывает, сидя у моей постели, мои показания. Помните вы, как я некогда ненавидела самое название пастора – когда вы, в шутку, предложили мне сочетаться гражданским браком, я повернула дело всерьез и поймала вас на слове? Мы, бедные наездники и акробаты, знали священников только как своих худших врагов, всегда пользующихся своим влиянием лишь для того, чтобы не пускать народ на наши представления и отнимать у нас хлеб. Если бы я встретилась с мистером Фенником в молодые годы, какой бы иной женщиной я могла стать!

Но подобного рода сетования теперь бесполезны. Я действительно сожалею о том