Внезапно позади раздался треск веток. Она стремительно обернулась. Кто это может быть? Борис? Но у него нет привычки подкрадываться к людям. Тогда кто это? Воры? Но куда смотрит охрана? Она встала, собираясь бежать в дом, но тут на дорожку вышел обсыпанный листьями Виталий.

– Извини, что без спросу, но больше сил нет молчать. Не испугалась? Я тут поблуждал немножко. Дача огромная.

– Как ты узнал, что я в саду? – Оля не могла прийти в себя от изумления.

– Иван Ярославович сказал. Ну и хитрый же дед!

С этим Оля была целиком согласна, но слова выбрала уважительные:

– Он проницателен, ты прав. Но зачем ты пришел сюда ночью?

– А что, это нужно объяснять? Я давно тебя люблю. Просто увидел тебя сегодня и сердце не выдержало. Вот и пришел.

– Но почему без приглашения?

Виталий усмехнулся такой наивности.

– Почему без приглашения? Как раз по приглашению. Я, как договорились, после операции позвонил академику, вот он меня и пригласил. Я его осмотрел, дал рекомендации. Даже чаю с ним испил. Так что тайком я на эту так называемую дачу не проникал.

– Понятно, – Ольге и впрямь все стало понятно. – Теперь ясно, для чего затеяна вся эта интрига.

Виталий не понял.

– Какая интрига? Ты о чем?

– Я о Борисе. Все это Иван Ярославович затеял для того, чтобы вернуть ему Василису.

Виталий озадаченно помолчал.

– Что-то это очень уж сложно затеяно, ты не находишь? Не мог же он развести тебя с Глебом, это нереально.

Поближе узнавшая Ивана Ярославовича Ольга не думала, что это настолько уж нереально.

– Не знаю. Мне порой кажется, что он может все.

– Ты преувеличиваешь, – Виталий не мог поверить в такую нелепицу. – Как можно заставить других плясать под свою дудку? Ладно мы были бы с ним рядом, а то за тридевять земель.

– Он знает, за какие ниточки нужно дернуть, чтобы люди поступали так, как он хочет. Он великий манипулятор.

Виталий с жадностью всмотрелся в ее такое родное лицо.

– Знаешь, мне все равно, что он сделал. Я уверен, что он все сделал правильно.

– Возможно. Но это сделано так… безжалостно.

– Безжалостно? Мы же врачи. Мы с тобой прекрасно знаем, что порой, чтобы спасти человека, нужно действовать безжалостно и быстро. А жалость, как правило, приводит к плачевным последствиям.

Оля печально засмеялась.

– Ты судишь как заправский костоправ, Виталий.

– Скорее по-мужски. Представь себе, что о сущности Глеба ты узнала бы лет через десять-пятнадцать? Что бы ты тогда стала делать?

– Я не знаю, что стала бы делать тогда.

– Зато я знаю. Молча бы терпела. А он об тебя ноги бы вытирал.

– А может, к тому времени он бы просто перебесился?

– Люди не меняются. Изменить их может лишь что-то экстраординарное. Какая-то трагедия, к примеру.

– Давай не будем о плохом. Его и без того в жизни предостаточно.

– Боишься накаркать? Хорошо, не будем. И, знаешь, академик прав, говоря, что нужно возвращаться к себе. Он мне сейчас такие мудрые вещи говорил…

Ольга сумрачно слушала Виталия. В саду темнело, пора было возвращаться в дом, но он никак не мог успокоиться.

– Мне не надо было жениться, это однозначно. Но в то время казалось, что твоя жизнь никогда не изменится. Ты была так влюблена и так счастлива, что надеяться мне было не на что.

– Виталий, тебе и сейчас надеяться не на что, как ты этого не понимаешь? Я никогда не стану разбивать семью, какой бы неудачной она тебе не казалась. Ася с тобой счастлива, она тебя любит. И сама она от тебя никогда не уйдет. Так что давай прекратим этот бесполезный разговор.

Оля говорила это сочувственно, мягким голосом, каким говорила с о всеми больными, но для Виталия ее слова звучали похоронным звоном.

– Ты меня не любишь? Скажи прямо! Тогда нам и говорить не о чем!

Оля с укором посмотрела на него.

– Как можно говорить о любви? Вспомни, ты женат! И я никогда не выйду за тебя, если ты из-за меня разведешься. Я никогда не стану счастливой, зная, что из-за меня кто-то страдает, тем более такая славная девушка, как Василиса. – Прекращая разговор, Ольга поднялась. – Извини, мне надо идти. Лиза одна. Мало ли что. Вдруг проснется, меня нет, она испугается.

Виталий попытался сказать, что нет ничего более беспощадного, чем бесплодное ожидание, но она, кивнув на прощанье, быстро ушла по едва виднеющейся в темноте дорожке, болезненно прижав руки к груди.

Виталий опустился на ту же скамейку, и безнадежно уставился в темное небо.

Василиса в бешенстве смотрела на забитую машинами дорогу. Первородка в салоне, не скрываясь, плакала. Она боялась рожать в машине. Ксан Ксаныч, на этот раз тоже сидевший в салоне, был не на шутку озабочен – эпикриз у роженицы был сложным. Водитель сердито сигналил стоящим впереди машинам, требуя пропустить. Слыша завывания сирены и требовательные гудки, те, как могли, жались во все стороны, пропуская скорую, но безрезультатно. Впереди, машин за пять от скорой, будто издеваясь, посреди полосы стояла наглая иномарка, из-за которой все усилия других водителей оказывались напрасными.

Василиса не выдержала. Рывком открыв дверь салона, она быстро проскочила мимо машин и оказалась возле иномарки. За тонированными стеклами проглядывались силуэты смеющихся молодчиков. Она молча обошла машину, открыла дверь со стороны водителя и, схватив его за волосы, вытащила наружу.

Как она и ожидала, это был беспардонный парень южной наружности. От неожиданности он схватился на голову и заорал:

– Ты чё, с ума сошла?

– А ну, убирайся с дороги куда хочешь, или сейчас трупом станешь! – Василиса тоже не стала понижать голоса.

Он расплылся в наглой усмешке.

– Давай, давай, не стесняйся!

На подмогу ему из машины вылезло еще три таких же смеющихся бугая. Не дрогнув, Василиса заявила:

– Живо освобождайте дорогу! Или получите сейчас у меня!

Парни издевательски захохотали во все горло. Но тут из соседних машин начали выходить водители и пассажиры, держа в руках кто монтировку, а кто и бутылки с самой разной жидкостью. Поняв, что они оказались в явном меньшинстве, южане быстро сели обратно, и, заехав одной стороной машины на бордюр, удрали с опасного места.

Помахав всем помощникам рукой в знак благодарности, Василиса быстро добежала до скорой, и они помчались дальше. В роддоме сдали роженицу в приемный покой и отправились на следующий вызов.

К удивлению Аси, Ксан Ксаныч не ушел в кабину, как сделал бы раньше, а сел к ней в салон и признался, странно покряхтывая: