Борис принялся ее раздевать, целуя каждый уголок тела. У него в самом деле подрагивают руки, или ей это кажется?

Ей хотелось его утешить, но она боялась прервать молчание. Но вот Борис лег рядом и прошептал:

– Голубка моя…

Почему-то от этих слов захотелось плакать. Она шмыгнула носом, стараясь сдержаться. Это было на редкость глупо – плакать во время интимной близости! Как будто ее кто-то обидел…

В комнате было светло, Борис и не подумал зашторить окно. Конечно, кто сюда будет заглядывать, до ближайшего дома несколько сот метров. Василиса вдруг поняла, что она совсем обнажена, и рядом нет одеяла, чтобы прикрыться. Как ни странно, это ее совсем не взволновало. Пусть смотрит! Впервые ее не беспокоило несовершенство собственного тела.

Она с удовольствием провела рукой по перекатывающимся мышцам Бориса, почувствовав его неконтролируемый отклик.

…Ее накрыла неимоверная волна наслаждения. Она стонала и выгибалась, но не осознавала этого. Потом она провалилась в небытие. Или в сон. А, может быть, в истому. Во всяком случае, когда она через некоторое время очнулась, Бориса рядом не было. Она лежала, укрытая шелковистым пледом, приятно ласкавшем разгоряченную кожу.

Может быть, это был сон? Не может быть, чтобы ее настолько захватила чувственность! Она же забыла обо всем! Никогда прежде она не испытывала такого шквала чувств. И считала, что такое бывает только в кино. Ну, или в любовных романах. Но уж никак не в жизни и никак не с ней.

Как ни странно, но на сердце было поразительно легко. Так легко, что хотелось петь. Давно позабытое чувство полета окрыляло. Похоже, ей не за что себя винить. Она там, где и должна быть. Интересно, это потому, что ее любят? Или она любит тоже? Вряд ли она испытала бы такое упоение, если б не любила Бориса. Такое чувство непременно должно быть взаимным.

Внезапно до ее ноздрей донесся запах кофе, показавшемся ей восхитительным. Неужели она так голодна? Вполне возможно, все последнее время ей кусок не лез в горло.

Бросив самоанализ, она встала и посмотрела вокруг. Ее одежда была аккуратно сложена на стуле, но натягивать на влажноватую кожу джинсы и футболку не хотелось совершенно. На глаза попался тот же цветастый плед. Она обернула его вокруг талии и перебросила конец через плечо. Получилось что-то вроде индийского сари.

Небрежно проведя рукой по распущенным волосам, решила оставить их как есть. Все равно расческу ей не найти. Вышла из просторной комнаты и отправилась по длинному коридору на манящий запах. По дороге открывала комнаты и заглядывала внутрь. В кабинете, полном высокими дубовыми шкафами с книгами до потолка, решила, что здесь слишком мрачно, и неплохо бы для разнообразия поставить на подоконник пару горшков с цветами, лучше всего для этого подойдут цветущие гортензии. В столовой ей не понравился бирюзовый цвет обоев. От такого цвета весь аппетит пропадет. Она бы сделала в столовой все по-другому. Комната должна быть веселой, но в меру.

Интересно, а что там, наверху? Она двинулась было в широкой лестнице, ведущей наверх, но остановилась, взявшись за перила. Она же ведет себя по-хозяйски! Осознав это, поразилась. Как будто она имеет на это право! В квартире Виталия она боялась книгу переставить, чувствуя там себя на птичьих правах, а тут уже решает, что где должно стоять. Что это с ней? Удивленно покачивая головой, пошла дальше.

На огромной, по меркам ее бывшей квартиры, кухне, хозяйничал Борис. На нем были только шорты, оголявшие мускулистый торс. Вместо легкой стыдливости и неодобрения, которые в ней всегда вызывал подобный наряд Виталия, Василиса почувствовала легкую дрожь возбуждения внутри. Чуть задержавшись в дверях, она быстрыми бесшумными шагами подошла к нему и прижалась щекой к обнаженной спине, обхватив руками за талию.

Борис замер от неожиданности. Но недолго. Скользким движением повернувшись к ней лицом, он обхватил ее за плечи и крепко прижал к себе. Чувствуя щекой его прохладную кожу, Василиса покаянно призналась:

– Я такая дура! Мне надо было давно уйти к тебе, а не тянуть эту тягомотину.

– Ты не дура. Ты просто не поняла себя. И не мне тебя в этом винить, я ведь тоже в свое время свалял дурака. Если бы я разобрался в себе сразу, не было бы этих жутких пустых лет. Но, надеюсь, теперь все встало на свои места. Ты останешься со мной? Или мне нужно все сделать по правилам?

Василиса удивилась.

– Я не знаю никаких правил. Объясни.

– Ну, сначала нужно подарить цветы, потом встать на одно колено, впрочем, можно и на оба, и признаться девушке в любви. Потом подарить кольцо в знак вечной любви. И только потом поцеловать.

Василиса принялась хохотать.

– Боже, как скучно! Нет, я так не хочу. Давай без этого выпендрежа. Я останусь с тобой. Хотя бы потому, что мне некуда идти. Ты же меня похитил.

– Однозначно. И никому больше не отдам!

Он крепко поцеловал ее в подтверждение этих слов, и Василиса счастливо засмеялась. Она наконец поняла, где ей нужно было быть. Именно в этих руках и именно с этим человеком.

Операция закончилась поздно, руки от перенапряжения дрожали. Мальчик, тяжело пострадавший в аварии, был спасен. Операционная бригада поздравляла друг друга, и особенно своего ведущего хирурга, но он не отвечал на поздравления. Виталий был вымотан и физически, и душевно. Сил не было даже ответить на поздравления коллег. Переодевшись, поплелся домой, радуясь, что идти ему каких-то пять минут. Перед дверью помедлил, надеясь, что Василиса спит и ей ничего не нужно будет объяснять. В последнее время он разговаривал с ней с трудом. Прекрасно понимал, что она ни в чем ни виновата, но пересилить себя не мог. О каких-то близких отношениях не могло быть и речи. Ему дотрагиваться-то до нее было неприятно, не говоря уж о чем-то более интимном.

А утренний разговор с невесткой Василисы его просто доконал. Как можно так безапелляционно вмешиваться в чужую жизнь? Несчастлива с ним Аська! Он с ней тоже несчастлив, и что с того? Лучше всего им было бы разойтись, но как это объяснить Василисе? Да и не будет он это делать. Это же он четыре года назад предложил ей выйти за него замуж. С какими глазами он теперь будет говорить о разводе? К тому же Оля ясно сказала, что никогда не будет его женой, если Ася будет несчастна. А если инициатором развода будет он, Василиса однозначно будет несчастна. Тупик.

Прокрался в ванную, принял душ. Вместе с чистотой тела пришла некоторая ясность в мыслях. Что ж ему делать? Может быть, Василиса права, и им нужно завести ребенка? Может быть, он сможет его полюбить, и тот заполнит угрожающую пустоту в его жизни? Хотя о чем это он? Он уже пытался вылечить таким образом свою душу, и сделал несчастным еще одного человека.

В темноте, боясь разбудить Василису, прошел на кухню, включил свет, и увидел белеющий на столе листок бумаги. Дрогнувшей рукой поднял его и прочел:

«Виталий! Я ухожу. Ты меня не любишь, и это не твоя вина. Полюбить ни за какие заслуги невозможно, больше я себе врать не буду. Не беспокойся, я не пропаду. Желаю тебе счастья с Олей. Она прекрасный человек и во всех отношениях лучше меня. Василиса.»