— Хорошо бы их… — Диего провел рукой по горлу — Ну, конечно тех, кто откажется креститься.

— Я слышал, что самураи входящие в него — отличные воины. А в Пуэбло такой маленький гарнизон солдат — Бенедикт задумчиво посмотрел на японца.

— Разрешите эту задачу решить мне — японец кивнул Диего и тот принялся переводить — Наверняка после вашего ау-та-да-фе будет пир?

Архиепископ пожал плечами, но потом кивнул — Можно устроить, раз часть посольских решила креститься — это важный праздник.

— И наверняка можно подать к столу хорошее красное вино? — поинтересовался синоби.

Тут уже кивнули оба — и Диего, и Бенедикт.

— Остается только в него добавить яд — синоби вытащил из-за пазухи небольшой пакет с серым порошком и показал его мужчинам.

Как же это омерзительно! Всего полдня прошло, а Катсу искренне возненавидел Новую Испанию, католических священников, слащавого Диего, глупого Акияму…

С самого утра посол собрал всех в храме на крещение семерых японцев. Посмотреть на таинство обращения язычников собрались сотни горожан. Семеро мужчин, переодетых в белые крестильные рубища стали на колени перед алтарем. Навстречу им вышли священник с серебряным сосудом и епископ.

Ярко-красные губы епископа зашевелились, он о чем-то спрашивал японцев. Диего быстро перевел вопрос на японский и прошептал, чтобы они ответили: «Верую».

— Веруете ли вы в Господа нашего Иисуса Христа? — спросил епископ.

— Верую.

— Веруете ли вы в Воскресение Господа нашего Иисуса Христа и в жизнь вечную?

— Верую.

Каждый раз, когда по указанию Диего японцы хором, точно попугаи, повторяли «верую» — сердце Катсу болело от стыда. Хотя он и уговаривал себя, что крещение — это не всерьез, а ради выполнения миссии, его не оставляло горькое чувство, что сейчас, в эту самую минуту, они предают своих богов и предков. Это чувство было похоже на отвращение, испытываемое женщиной, лежащей в объятиях нелюбимого мужа, которому она к тому же не верит.

Все семеро склонили головы, и епископ, приняв у священника серебряный сосуд, окропил их святой водой. Это и было крещение. В ту же минуту под сводами собора послышались тихие голоса, похожие на легкий шелест. Это молились верующие, возносившие хвалу Господу. Епископ протянул японцам по зажженной свече и они вернулись на свои места.

— Это только для виду, — как заведенный повторял Катсу — В конце концов, я забуду, что произошло в этот день. Что произошло в этот день…

Обряд крещения закончился литургией — епископ распростер руки над алтарем и, прочитав из Евангелия, склонился над хлебом и чашей. Это был обряд превращения хлеба в Тело Господне, а вина — в Кровь Господню, но для трех японцев, не понимавших смысла этого таинства, действия епископа казались странными и загадочными.

Стоявший рядом с ними на коленях Диего пояснил тихим голосом:

— Этот хлеб — Тело Господне. Делайте то, что буду делать я. И примите с почтением хлеб и вино, которые даст вам епископ.

В церкви воцарилась тишина. Беззвучно епископ взял в руки небольшой белый хлебец. Монахи и верующие, стоя на коленях, низко склонили головы. Зазвонили колокольчики. В полной тишине епископ опустил хлеб и, взяв чашу из чистого золота, вознес ее над головой. Это было мгновение, когда вино превратилось в Кровь Господню.

«Только для виду, — повторил Катсу, склонив голову, как сделали все остальные.

Епископ начал причащать прихожан и новообращенных, после чего произнес проповедь. И тут Касту ждал второй удар. Бенедикт объявил, что в обед, на центральной площади состоится аутодафе — сожжение еретиков-ацтеков.

— Господь возлюбил Пуэбло! — вещал священнослужитель — Сразу две яркие демонстрации любви и гнева Христова. В честь этого, сегодня вечером, состоится на пир в монастыре Святого Франциска…

— Правильно ли я понял — Катсу повернулся к Диего — Что сначала мы будем смотреть на то, как заживо сжигают людей, а потом праздновать это?!?

— Истинно так! — лицо Диего сияло — Дорогой, Катсу-сан, я лично поднесу тебе чашу с вином. И мы восславим Господа нашего Иисуса Христа.

Катсу сильно сжал рукоять меча. Ему очень хотелось выругаться, плюнуть в лицо Диего, но он сдержался. Ведь спокойствие и невозмутимость — одни из главных добродетелей настоящего самурая.

Само аутодафе сильно напоминало праздник. Торжественное шествие монахов, которые пели по дороге на площадь псалмы. Провоз по улицам деревянных клеток с ацтеками. Всего двадцать два человека, оставшихся в живых. Беснующаяся толпа. Катсу поразился, как могло так быть, что еще несколько часов назад люди, осыпавшие их на ступенях церкви цветами, теперь превратились в воющих животных, которые закидывают ацтеков в клетках грязью и навозом!

На площади уже успели врыть большие деревянные столбы, обложенные хворостом. Под хворостом аккуратно выстроились поленья. Рядом со столбами соорудили помост, на котором восседал глава интендантства Пуэбло и архиепископ Бенедикт.

— А что это за возвышаение рядом со столбами? — поинтересовался Набори у Диего.

— Это церковные кафедры — ответил испанец — С них священники будут читать приговор и молитвы.

Дойдя до площади, процессия остановилась, на помост водрузили знамя инквизиции — зеленый крест, обвитый черным крепом. Ацтеков вытащили из клеток и привязали к столбам. Они все были обряжены в санбенито — сшитую мешковину с дырой посередине для головы, раскрашенную в ярко-желтый цвет и расшитую красными крестами. Катсу заметил среди ацтеков вождя Текали. Его также привязали к столбу, рядом с которым, впрочем, не было ни хвороста, ни полений.

— Ничего, еретику не долго ждать — потер руки Диего — Скоро и его поджарят. А пока пусть полюбуется, как горят соплеменники.

Катсу передернуло от омерзения.

— Помолимся! — архиепископ встал и простер руки над паствой.

Вся площадь опустилась на колени. Даже Акияма с самураями. Стоять остались только Катсу и Набори. В тишине раздались звонкие слова молитвы. Когда Бенедикт закончил, настал черед священника. Он вышел к кафедре, развернул длинный лист бумаги с висевшим на конце шнуром и стал зачитывать каждому осужденному список преступлений. Всех признали виновными в колдовстве и еретичестве.

Прочитав список, священник повернулся к архиепископу, увидел кивок согласия и громко выкрикнул:

— Святая инквизиция требует немедленной смерти осужденных!

По площади пробежал взволнованный шепот. Толпа, затаив дыхание, ловили каждое слово инквизиторов, каждый их жест.

Архиепископ вновь поднялся с кресла и начал читать слова клятвы Святой службе. Палачи одновременно с началом клятвы подожгли хворост под каждым из осужденных. Огонь разгорелся быстро. Несколько ацтеков завыли и закричали от боли, как только первые языки пламени коснулись их босых ног. Текали внезапно начал громко ругаться, мешая испанские и ацтекские слова.