не отключили отопление (не забыть позвонить домовладельцу). Дакворт раздевается до трусов и ухитряется все-таки приоткрыть окно напротив стола.

Пора приступать.

Он должен быть броским,

хлестким,

шокирующим,

будоражащим,

энергичным,

идеальным,

шедевральным,

этот манифест.

Дакворт садится. Печатает:

фФонтян,

или

Проходит час.

Дакворт выстукивает:

Искусство имеет права право на детей

джаспер &т П. Давкорт

Красная точка скользит по его руке. Затем исчезает. Дакворт останавливается и переворачивает руки ладонями вверх. Потом снова вниз. Ничего нет.

Дакворт встает. Потягивается.

Моргает. И вот он уже на кухне, держит в одной руке стакан. А в другой — канистру. Наливает в стакан на палец воды из фонтана. Всего лишь какой-то глоток.

Снова садится за пишущую машинку. Со стаканом в руке.

Почему я не починил клавишу «X»? «Ройял» куда лучше.

Он взбалтывает воду из фонтана. Подносит стакан к свету настольной лампы. Изучает. Что-то высматривает. Хрустальный радужный вихрь. Крошечные крупицы волшебства. Любой признак. Но ничего не находит. Вдыхает букет. Ничего.

Снова появляется красная точка.

«Проданная картина», — говорит одна часть разума.

«Нет», — отвечает другая.

Красная точка движется. Рисует круги на его груди. Крошечную восьмерку. Такие восьмерки выводит в руках у дышащего человека кончик винтовки. С лазерным прицелом. Снайперской винтовки. Это снайперская красная точка. «Они меня нашли», — думает Дакворт. Вторая его мысль: «Кто они?»

Дакворт не испугается. Он их проигнорирует.

Критик с иронией отмечает, что, когда пуля прошьет его лицо, она, по сути, поставит точку в его работе. Как говорится, конец делу венец.

О такой последней работе можно только мечтать!

Последняя статья. Вместо текста пришлось бы опубликовать фотографию Дакворта. А вместо газетного шрифта использовать шрифт его «Шеврона». Ее увидят такой, какой она и задумывалась: сырой, неотшлифованной. С содержательным нутром.

И мозгами.

Это была бы хорошая смерть.

Но пока что у него остается миссия.

Манифест.

Мой шедевр.

Дакворт идет на кухню, наливает в стакан еще воды из фонтана. Теперь до половины. Сомневается.

Влияет ли она на литературное творчество?

Возвращается за пишущую машинку. С приятным треском вырывает из нее почти пустой лист бумаги. Вставляет и фиксирует новый. С водяными знаками в центре и справа вверху. Безусловно, это знак.

Сделай это.

Сделай.

Сделай.

Всего один глоток.

Ему пятьдесят лет, и он подносит высокий стакан к своим потрескавшимся губам.

Звонит телефон, и на трусах Дакворта появляются три капли мочи. Он берет трубку.

— Дакворт, — отвечает он тоном администратора крупной компании. Все еще держа в руке стакан.

Снова появляется красная точка.

Раздается женский голос.

Низкий.

Деловой.

— Не пейте воду.

А затем…

Уравнение

— Не пейте воду, — говорит розововолосая Талия, катая между ладонями маленькую лазерную указку. Они сидят в небольшой кофейне, которой владеет и управляет местный житель. — Она вас убьет.

Она намного моложе, и Дакворт уже перешел в режим слегка снисходительного, временами скромного, слегка грубоватого, слегка бестактного, усталого, изредка поощряющего или доброжелательного наблюдения. Он слушает Талию, эпизодически переключая внимание на каждого входящего в кофейню и стряхивая с брюк воображаемые ворсинки.

Это убьет вас.

— Не пейте воду, — твердит девица.

— Угу, — говорит Дакворт, не совсем понимая ее мотивы. Не совсем понимая, хочет ли он их узнать.

— Можно спро…

Критик стучит пальцем по столу перед ней.

— Что там?

Талия шелестит стопкой газетных вырезок и распечаток, извлеченных из пушистой сумки с репродукцией Сола Левитта. И рассказывает с самого начала.

— Это история с креслом. У нас есть основания полагать, что кресло, возможно, обязано своим появлением воде. Его автор, Уокер по прозвищу Кувалда, подрабатывала сантехником. И пару раз работала в МСИ.

— Это она получила тот необоснованный грант, — вставляет Дакворт.

— По недосмотру, — отрезает Талия. И краснеет. — Можно задать вам серьезный вопрос?

— Помнится, навела она шороху с этим грантом, — говорит Дакворт. — И что же было дальше?

Талия моргает.

— Я не знаю, что случилось с той стажеркой.

Дакворт не знает, что девушка вспоминает нагоняй, который получила от Эрика из ИХФ после того, как по ошибке отправила Кувалде чек на семьдесят пять тысяч долларов.

— Я имею в виду кресло.

— Его украли, я слышала.

Дакворту невдомек, что, когда офицер Арчи Рино из-за своего эйджизма схлопотал пулю в носовые пазухи, Талия была в «Хайэндерсе». Но критик чувствует, что эту девицу привлекает власть, авторитетные фигуры, а историю эту он, возможно, услышит позднее. В постели.

— Как вы считаете, — спрашивает Талия, — может ли быть, что это кресло — шедевр воды?

— Это и есть ваш серьезный вопрос?

— Нет. Но мне все равно хотелось бы услышать ваши соображения.

— Полагаю, что может. В плане дизайна здесь имеется определенная история и эстетика. В конце концов, разве кресло — не скульптура?

У Талии загораются глаза.

— Вот именно.

— Итак, — говорит Дакворт, — что за серьезный вопрос?

Талия спрашивает:

— Вы можете стать моим наставником?

Он откидывается назад, закатывает рукава, обнажая выцветшую татуировку с черным флагом. В ее глазах мелькает узнавание.

— Вот почему вы не можете пить воду. — Грустный взгляд. Слегка надутые губы. — Вы нужны нам… мне.

Дакворт смотрит, нет ли у Талии на пальце кольца — помолвочного, обручального или бабушкиного, в стиле «отвали». Но ничего не обнаруживает. Наклоняется вперед, кладет свою руку рядом с ее рукой. Почти касаясь ее. От Талии слегка пахнет соусом барбекю и пачулями. Она придвигает руку и дотрагивается до его руки. Приглашение принято, микроагрессия предотвращена, Дакворт берет свою собеседницу за руку.

— Вы искательница, — произносит он. — Я это вижу. И очень мудрая для молодой женщины. Я вижу, что душа у вас старая. Возраст нашей души важен, не так ли… — Взгляд его падает на газетную вырезку, лежащую сверху. Слово «словесное» обведено кружком. — Что это? — спрашивает он, отводя руку.

— О, — говорит Талия, стряхивая чары. — Это про того парня, Мэтью Люка, который написал то стихотворение. Учителя обвинили его в плагиате и выгнали из школы, но не смогли найти в интернете подтверждений этому обвинению. Я не слишком внимательно его прочла.

— Он школьник?

— Причем из отстающих. Не поймите меня неправильно, орфография у парнишки хромала, но содержание и рифмы звучали убедительно. Стихотворение отправили по факсу в университет, на факультет английского языка, чтобы узнать мнение преподавателей.

— А те их обсмеяли, не так ли?

— Да. Свалили все на воду.

— В частном порядке, разумеется, — говорит Дакворт, постукивая себя по подбородку. Что-то от него ускользает.

— Они заявили, что стихотворение слишком сложное в эмоциональном плане, чтобы его мог написать