и поцеловала старуху. Потом она осторожно обошла пьяных и спрятала пистолет под подушку. Вдруг она почувствовала на себе чей-то взгляд и резко обернулась. Это поднял от стола голову Буокай.

— Эх, погуляли, — пробормотал он, ощупывая голову. — А ты, дочка, уже на ногах? Рассвело, что ли?

— Светает, — шепотом отозвалась Нюргуна, чтоб не разбудить купца и лекаря.

Буокай встал и заковылял к окну. Прилепив лоб ко льду, он несколько минут постоял в такой позе, затем повернулся к Нюргуне.

— Уж ты не сердись, дочка. Перебрал на радостях. Твой человек прибыл, как не выпить.

— Это не мой человек. Совсем другой, — сказала Нюргуна.

— Не твой?… А ты говорила…

— Не важно, отец, что я говорила и что вышло на самом деле. Я все равно еду с ним. Тише, — предостерегающе подняла она руку, заметив, что Буокай расплылся в улыбке. — Ты не так меня понял. Я поеду с ним просто, как попутчица, ясно? Ты скажи ему: у меня дочка гордая, ей понравиться надо. Поедет с тобой на родину. Придешься по сердцу — выйдет за тебя, без всякого калыма, не сойдетесь- заплатит за дорогу серебром.

— Где серебро возьмешь?

— Все свои побрякушки отдам… Ты прости меня, отец, не бери ни ружье, ни денег. Если возьмешь — мне уже не вырваться.

— Что ты, дочка! И в мыслях не было.

— Он говорил, что оленей купил, а погонять их некому. Сам не умеет и дороги не знает. Наймись к нему, довези до первого якутского жилья. Мне бы только из тундры вырваться…

XI

И опять снег, снег, снег.

Бесконечная дорога без дороги.

Старик-тунгус вел маленький караван по одним ему известным приметам. Лишь раз в жизни, далекой молодостью пришлось ему ехать по этому пути, но цепкая память охотника сохранила все важные подробности. Тогда он вез удивительного человека, сосланного в тундру самим царем. Хохунча надеялся, что этот человек умрет по дороге, но Буокай не дал ему умереть. Он зорко озирал окрестности, выбирая из безжизненного однообразия самое необходимое: кратчайшие тропы, охотничьи логовища, сытую дичь.

За тридцать лет мало что изменилось в тундре. Буокай этому не удивлялся.

Опыт его долгой жизни говорил о том, что природа меняется лишь там, где действует человек. Места же, по которым он гнал оленей, были совершенно безлюдными.

Ровесники Буокая давно уже не обходились при ходьбе без палки. Никто из них ни за что не согласился бы отправиться в такой дальний путь. Да и сам Буокай едва ли принял бы предложение купца, нс имей к этому Нюргуна никакого отношения.

Он знал, что умрет от тревоги за девушку, если отпустит ее в тундру без надежной поддержки. Торгаш впечатления надежного человека не производил. Буокай даже удивлялся: как это купец, ничего не умея из того, что должен уметь делать человек в тундре, умудрялся ежегодно добираться не только до Ледовитого моря, но и назад? Когда он об этом спросил Атласова, тот самодовольно похлопал себя по карману: «Деньги, старик, хоть до Америки, хоть до Китая довезут!» Буокай с сомнением покачал головой: деньги — бумажки. В тундре нужны железные руки, крепкая память, прочный навык…

Считая, что нанял его, купец время от времени покрикивал на старика. Но Буокай не обращал на его ругань внимания. Он гнал свою нарту, куда считал нужным. Купец едва поспевал за ним. Тем более что нарта Атласова была доверху наполнена пушниной. На крутых поворотах не умевший управлять оленями купец опрокидывал нарту в снег, и тогда истошный вопль оглашал тундру. Буокай удерживал своих оленей и, посасывая трубочку, спокойно поджидал, пока купец не приведет в порядок свою поклажу.

Нюргуна ехала на нарте Буокая. Болезнь ее не осталась у моря. На какое-то время она отступила в глубь организма, чтобы в удобную минуту вновь выпустить когти. Нюргуну постоянно бил озноб. Она не подавала вида, как ей тяжело. Часто она соскакивала с нарты и бежала, держась за край, но с каждым днем ее движения становились все более механическими. Она ловила себя на мысли, что ей все безразлично; прикажи кто-либо: «Умри!» — и она тут же умрет. Сначала на привалах девушка отворачивалась от сладострастных взглядов купца, но потом и они стали ей безразличны.

Буокай понимал ее состояние и всячески старался облегчить путь: при малейшей возможности объявлял привал, никогда не сокращал дорогу, если можно было проехать по ровному месту.

Питались они куропатками, в изобилии вспархивавшими из-под оленьих копыт. Можно сказать, вся эта длинная дорога купцу ничего не стоила — из своих запасов он тратил только чай и табак. Старик бил куропаток ровно столько, сколько нужно было, чтобы накормить трех человек.

Их путь пролегал то по узким ущельям, то по руслам замерзших рек. Горы, суровые и загадочные, со всех сторон окружали их. Над вершинами курился снежный дым, предвещая лавины. По ночам из-за скал слышался заунывный волчий вой.

Однажды старику показалось, что перед ними расстилается широкое незамерзшее озеро. Он свернул в сторону и только через много верст, когда они объехали препятствие, понял, что на самом деле это была отсвечивающая на солнце слюдяная гора. В другой раз им пришлось огибать настоящую воду. Откуда она берется зимой в тундре, где реки промерзают, кажется, до самого дна — никто не знает…

Иногда им везло, и они попадали на ночлег в охотничью избушку, укрывшуюся под снегом. По утрам старик вставал первым, тщательно осматривал полозья нарт, перекладывал груз. Услышав его скрипучие шаги, купец тоже торопился наружу.

Он почему-то вбил себе в голову, что охотник может бросить его одного, забрав пушнину. Буокай с презрением отворачивался от торгаша и трогал оленей.

За долгие недели пути купец, казалось, съежился до немыслимо малых размеров, охотник же, наоборот, неизмеримо вырос. Они поменялись ролями и в обращении друг с другом: купец все реже позволял себе повышенный тон, тунгус все чаще посмеивался над незадачливым ездоком.

Попав в охотничью избушку, Атласов первым делом обшаривал полки в поисках съестного. Обнаружив рыбу, он сразу хватался за нож, чтобы строгать ее.

— Ну что же, — язвительно улыбался Буокай, — придется нам завтра с утра заняться рыбалкой.

— Почему? — вскидывал голову Атласов.

— А что же ты положишь взамен съеденного чира?

— Ничего.

— Так не годится. Эта рыба оставлена для того, кто умирать от голода будет. Ну как, будешь завтра прорубь долбить?

Торгаш отдергивал руки от охотничьего запаса…

Нюргуне казалось, что они давно сбились с пути, кружатся на одном месте, но она не