Снова отвалившись на спину, вор сунул в рот папиросу.

— Волков бояться — в лес не ходить.

— Ничего более глупого в своей жизни мне слышать еще не приходилось. — Посмотрев на язычок бензиновой зажигалки, вспыхнувшей в наступивших сумерках, Ярослав поинтересовался: — Может, еще костер разожжешь?

— Что это ты за нас волнуешься?

— Я не за вас волнуюсь! Вы бы хоть все передохли — я бы не всплакнул! Я о себе думаю! Ты что, в самом деле думаешь, что такие филки два шныря из вохры перевозят? Сейчас из кузова разведвзвод вывалится, что делать будешь, «иван»?!

— Хорош базарить, паныч! — раздался резкий, как выстрел бича, голос. — Не давай ему ствола, Червонец! Надо оружие — пусть в бою добудет, мать его!..

— Я без тебя знаю, что мне давать, а чего не давать, Крюк! — круто огрызнулся вор, однако по настроению его было видно, что он задумался.

Полагая, что уводит из-под атаки людей, Ярослав, внеся сомнение в Червонца, заставил его задуматься и растеряться. И тем причинил изрядное волнение Весникову, у которого и секунды не было на то, чтобы сообщить Ярославу о случившейся во дворе дома встрече.

Но Корсак догадался, что происходит что-то, о чем он не знает, и сразу, едва Червонец вмял только что прикуренную папиросу в подстывшую землю, замолчал. Не может быть такого, подумалось ему, чтобы Весников сглупил.

Быть статистом в происходящих событиях, не зная, что случится через секунду, через минуту, через час, невыносимо трудно. Еще тяжелее оставаться при этом невозмутимо спокойным. Опустив руку в карман, Слава бесшумно снял предохранитель с «браунинга» и стал по старой привычке греть рукоятку в ладони, дабы та была не инородным телом в его руке, а ее продолжением…

Света фар ждали все, но, когда вдали показались две желтые светящиеся точки, адреналин в крови бандитов стал перехлестывать через край.

— Братва, отвяжемся!.. — свистел зловещим шепотом Сверло.

И мысль о том, что отвязываться с похмелья очень трудно, в его голову не приходила. Одно только это уверило Ярослава в том, что штурм неминуем. Теперь, даже если Червонец даст обратный ход, его уже никто не послушает. В полукилометре от бандитов, приближаясь к ним с каждой минутой, ехали живые, наличные деньги. К ним ехала свобода, благополучие и новая жизнь…

Слава посмотрел на небо. Оно окончательно окрасилось в черный цвет, и по всему этому необъятному куполу, обещая на завтра холодный ясный день, проступили звезды. На землю опустилась темнота, и лишь свет звезд давал возможность рассмотреть и лес вокруг, и темную полосу дороги.

«Лучше бы вас вообще не было», — думал Ярослав, рассматривая звезды, как зажженные спички.

Уже слышался рокот двигателя, он пробивался сквозь легкий ветер, перебиравший оголившиеся ветви деревьев, фары из крохотных пятнышек превратились в хорошо видимую пару желтых хищных глаз. Напряжение на дороге и близ нее нарастало…

Когда до встречи хлебовозки из Пулково с цистерной «Молоко», стоящей на обочине, оставалось не более минуты, Слава, привычно ощущая свое тело легким и послушным, ловко перекатился, прижавшись плечом к Червонцу.

— Напоследок. Как мужик мужику. Если со Светкой и сыном что-то уже сейчас неладно — из-под земли выну.

Вор посмотрел в лицо Корсака, белеющее в темноте, и глухо пробормотал:

— Да что с ними может быть неладно? Живы они, живы.

И только это «живы, живы» уверило Славу в том, что вор… лжет!

Он увидел в глубине бандитских глаз ложь, страшную во всем своем откровении ложь!

Он ждал этого момента, готовился к нему. Об этом мгновении не догадается даже умный человек, если он ни разу не был в бою. Психология разведчика безупречна и безошибочна, и она всегда права, если уметь пользоваться ею в нужный момент.

За минуту до момента истины, за минуту до того мгновения, когда решается вопрос жизни и смерти, глаза любого человека, насколько лжив и порочен он бы ни был, являют собой зеркало души, что распахнута нараспашку.

Сказать нужное слово минутой раньше или тогда, когда раздастся первый выстрел, — значит не увидеть истину. Человек либо еще не готов к секундному перевоплощению, или уже вернулся в свое прежнее состояние.

Но фраза, брошенная в нужный момент, срывает любую маску.

«Живы они, живы»… Да разве Корсак спрашивал вора о том, живы они еще или уже нет, заведомо зная от него же, что с ними все в порядке?!

Червонец не сумел солгать, застигнутый врасплох. Вот она — правда, распахнувшаяся для Славы во всем своем безобразном виде!..

В глазах Ярослава потемнело, он перестал видеть перед собой и это пахнущее потом лицо, и дорогу, и яркие фары на ней…

Он уже вынимал руку из кармана, когда раздалась длинная, как строчка швейной машинки, очередь…

Вдавив приклад «дегтярева» в плечо, Бура не отрывал палец от спускового крючка. На выходе конусообразного ствола пулемета трепетал сноп огня, диск вращался, и в первую секунду стрельбы было хорошо слышно, как звякают одна о другую вылетающие из пулемета отработанные гильзы.

Но потом это звяканье потонуло в стрельбе сразу из нескольких автоматов. Линия ведения огня растянулась на добрых тридцать метров, и золотые строчки трассеров стали мгновенно прошивать иссиня-черное покрывало ночи. Где-то там, на дороге, стреляли по кабине «хлебовозки» Хромой и Зимородок.

Ночь разорвалась в клочья. Лязг автоматных и пулеметных затворов тонул в грохоте выстрелов, ухнула первая граната… Ярко-красные очереди вылетали из ночи, ударялись в то место на дороге, где стоял грузовик, упирались во что-то и с гулом и стоном уходили к звездам. Казалось, ничто и никто не может выжить при такой плотности огня в этом грузовичке, в котором глупая власть придумала перевозить по миллиарду денег за раз…

— Что за дьявол?! — орал Бура, переворачиваясь на спину и меняя на «дегтяреве» диск. — Почему пули облетают грузовик?!

То же, наверное, говорил Зимородку Хромой. Когда опустел магазин его «ППС», он опустил ствол, с изумлением рассматривая, что за покрытым паутиной стеклом кабины по-прежнему живы и здоровы двое из двоих, находившихся там. Стекло не рухнуло вниз, как это бывало всегда, а только странно вогнулось в кабину, растрескавшись по всей своей площади.

— Что за херь?! — возмутился Зимородок, вбивая в «ППС» новый магазин и клацая затвором.

Но поднять автомат и снова начать стрельбу по стеклу, не подчиняющемуся законам физики в части противодействия двух энергий и подчинения одной из них, слабой, более сильной, он не успел. Дверца кабины распахнулась…

Хромой видел, как в щель между дверцей и лобовым стеклом, уже похожим больше на пластину речного льда, чем на прозрачную субстанцию, просунулась рука. В руке этой дернулось что-то, очень напоминающее пистолет, и Зимородок, шагнув назад, как пьяный, повалился на спину…