— Кольцо, быстро!

Зря он так… Пшибздик какой-то… Молниеносно двинула ногой назад и попала шпилькой, куда надо. “Пшибздик” взвыл, нож упал и она, схватив бутылку двумя руками, долбанула, что есть силы его по голове. Перстень на пальце нагрелся невероятно, но потом, когда грабитель упал, снова похолодел.

Гринг вернулся где-то через полчаса и увидел такую картину: дочь сидела на диване и подпиливала ногти, а на полу валялся мужчина с заклеенным ртом и тем же скотчем перемотанными ногами и руками.

— Это что такое? А, старый знакомый! Который на мою дочь в ресторане пялился? Что хотел? — пнув того ногой, он повернулся к Енке. Та пожала плечами:

— Не меня, точно. Колечко понравилось.

— А, ясно.

Он позвонил в участок и вызвал своих людей. За парнем приехала машина.

— Ты с нами? — спросил Егоров, оперативник его отдела.

— Нет, не могу, я всё ещё на задании. Упакуйте его на недельку. А там я чуток освобожусь и приеду. Ножичек не забудьте, улика, всё же. Давайте, здесь запишите свидетельские показания и с меня, и с девушки.

Их развели по разным закоулкам и взяли показания. Сверили — сошлось всё точка в точку и уехали. Гринг вытащил из кармана те самые тесты.

— Иди, проверяйся.

— Да иди ты, знаешь, куда?

Енка гордо подняла голову и прошла к себе в комнату, забрав поднос. Она так и не поела ещё.

— Если хочешь есть, то заказывай сам, я думала, что ты в ресторан пошёл.

Гринг заказал еду по телефону и, дождавшись, завалился к ней с подносом, не слушая её возмущённые вопли.

— Привыкай к семейным ужинам.

Он удобно устроился возле тумбочки и со вкусом ел, чуть не причмокивая. Она фыркала недовольно — своё уже съела, сейчас только растаявшим мороженым лакомилась маленькой ложечкой и задумчиво смотрела на “папашу”. Всё же, с Горынычем было легче справляться, тот уступал ей почти во всём. Зазвонил внутренний. Он быстро перехватил её инициативу и взял трубку:

— Да! — рыкнул так, что она присела и удрала обратно на кровать. — Возместить шампанское? Которое разбилось? Ну, несите. Хотя я лично коньяк предпочитаю.

- Я тоже! — пискнула Енка.

— Вот, правильно, дочка, несите коньяк.

В общем, вечер закончился неплохо… В конце, когда она совсем уж окосела и засыпала на ходу, он спросил у неё про номер телефон Горыныча.

— Дай мне телефон твоего Виктора, шефа, надо бы созвониться.

— А я… его… уд…далила, чтобы не мешался под ногами, вот, — пробормотала она, почти засыпая.

— Тогда подружки своей, Томки.

— Откуда знаешь про подружку? — встрепенулась было, прищурив окосевший глаз.

— Так ты про неё сама и рассказала.

— Эй! А причём тут Томка и Горыныч? — что-то совсем ролики за шарики заходят. Она медленно, по стеночке пошла в кроватку. Какая она классная, большая, мягкая, удоб-б-на-ная…

— Ну, я гляну в телефоне?

— Гляди… — больше она не помнила уж ничего, сладко уснула.

А утром она смылась, как и планировала. Тесты ему гордо выложила накануне ещё на столик, но их там уже не было. Ага, выкинул сам. Как только он уехал, выпив кофе на завтрак, она тут же схватила чемодан, рюкзак и выскочила из отеля. Оглянулась на него. Жаль… Красивый отель и на халяву, но уж лучше самой платить, чем распивать коньяк по вечерам с непонятно откуда взявшимся папашей. Спасибо, конечно, папа, за всё, но… сама, сама!

Вчера она так и не удосужилась посмотреть на календарь, сейчас же включила телефон и посмотрела… Как он там говорил? Шерд? Нееет! ШЕРДИЩЕ просто! Девятнадцатое мая!

— Я спятила? Что за… за… закономерный же вопрос возникает — где я прошлялась целый месяц!? МЕСЯЦ! Мама дорогая! Прилетела и… что? Куда пошла? Куда подевалась?

Снова помянув приснопамятного шерда, потопала на такси. Не успела дойти до стоянки, как тут же к ней вырулила машина:

— Куда ехать?

— Северная, двенадцать.

Он переспросил погромче:

— Улица Северная, дом двенадцать? “Константа”, что ли?

— Нет, — Клубничкина нахмурилась и пошла в другую сторону, по набережной речки Преголи. Нет, не понравился он ей. Вот совсем! И чего орать на всю Ивановскую? Но таксист не отставал:

— Девушка, ну чё, едем-нет?

— НЕЕЕТ!

Он выругался, рванул, чуть не сбив её, хорошо, успела отскочить вовремя к парапету, и умчался, взвизгнув тормозами.

— Ой, мамочки… Нееет! Домой, только домой… Здесь что-то совсем плохо стало…

Брать такси на обочине уже не хотелось, вызвала по телефону и, усевшись в подъехавшую машину, всё предварительно проверив — и номер, и фамилию водителя, назвала дрожащим голосом аэропорт:

— Храброво, пожалуйста.

Так что городом полюбовалась аж два раза — по дороге в отель и обратно.

Через полчаса была уже на месте. Рейсов до Москвы было несколько, можно было повыбирать. Но есть ли билеты? Пошла в кассы. Кассирша нашла место на один только рейс, но и тот только до Питера. Ладно, до Питера, так до Питера, гулять, так гулять. Рейс через пять часов. Ждать долго, но ехать снова в город Ена не хотела. Нет уж, нет уж! Хватит! Почему ей так не везёт? Просто катастрофически! Прав был Горыныч… Одну её отпускать нельзя. Сдав чемодан в багаж, поднялась наверх и села у перил. Другого местечка не нашлось, так что просто сидела и смотрела вниз. Народ сновал, как в ульях пчёлы — туда, сюда. И жужжали так же. Пока пялилась на них от нечего делать, сзади вдруг раздался шум, визг и что-то с грохотом упало. Она подскочила и в испуге повернулась. Два пацана лет семи-восьми, носились между столиками друг за другом.

— Убить и закопать… Что за дети! Эй, бойцы невидимого фронта! Вы что творите? Где родители? Почему за вами никто не смотрит? — закатила глаза Енка, — ненавижу детей… куда, я вас спрашиваю, смотрят ваши родители?

Мальчишки остановились и уставились на неё. Это были близнецы, похожие до одури. И одетые так же — во всё одинаковое.

— Фу, как так можно, одеваться в одно и то же. Вот перепутаются вещи и будете таскать чужие штаны и рубашки.

Они переглянулись и захохотали, толкая друг друга локтями:

— Тётя, это же весело! Думают, что Венька, а это я! Или наоборот. Мы в школе уже менялись.

— Вас не учили, что обманывать нехорошо?

— Это не обман, — упрямо ответил всё тот же пацан и тут же ему поддакнул другой, который Веня.

— Вот, угадайте, кто из нас кто? — и они, “перемешавшись”, встали перед ней, выпятив свои петушиные грудные клетки.