– Вот именно. Но ты не предоставил мне такой возможности.

Фед резко поднимает ресницы, и наши взгляды в очередной раз схлестываются над столом, прямо поверх стоящего в вазе букета в осенней тематике.

– Больше такого не повторится. Я… наверное, я просто думал, что у тебя все под контролем.

Скорее, он вообще ни о чем не думал. Фед был абсолютно невменяемый, когда ко мне пришел. Не знаю, почему я позволила случиться тому, что в итоге произошло. Зачем впустила его боль в себя. Зачем качала в своих руках, когда он яростно меня трахал, уткнувшись лицом в сквозную рану, образовавшуюся в груди, и щедро сдабривая ее солью.

– Нет. Мне не подходят иные способы контрацепции.

– Почему?

– Есть противопоказания.

– Ясно. А сейчас? То есть… какой есть шанс, что у случившегося будут последствия?

– Не скажу, что шансов нет в принципе, но они не такие большие.

Панику Феда выдает лишь нервное движение рук. Те как будто не найдут себе места. Шарят по столу, оттягивают рукава, разглаживают складки на брюках…

– Есть еще момент.

– Какой?

– Мы не обменивались справками…

– Я чистый, – он вскидывается, явно не готовый к такому повороту разговора. – Я до тебя вообще ни с кем не спал без резинки.

– Даже с Лизой?

На секунду кажется, что он не ответит. Пошлет меня куда подальше, рявкнет, что это не мое дело, но… Фед, к удивлению, кивает:

– Особенно с ней. А после у меня никого не было. И не было бы, если бы…

Не сделка со мной. И тут, конечно, с Федом можно было поспорить. Заметить, что в его возрасте зарекаться от чего бы то ни было глупо. По-стариковски напомнить, что впереди у него вся жизнь. И что он не умер вместе с Лизой, как бы этого ему не хотелось в свои самые худшие дни и самые темные ночи, но я молчу… Я молчу, ведь все, что происходило между нами за закрытыми дверями спальни, точнее, происходило с ним, еще свежо в моей памяти. О, я очень… очень хорошо помню, как его корежило и ломало, и как обломки этого падали на меня, разрывая плоть, кромсая нервы, сдавливая криком грудь, заполняя мою пустоту выплеснувшимся из него, как ядом.

– Понимаю. Тогда, наверное, анализы можно не сдавать. Я тоже… В общем, тебе не стоит волноваться.

– Что-нибудь еще, или я пойду?

– Да, Федь… В следующий раз я хочу кончить.

Плевать… Плевать, если это жестоко. Рвать надо резко. Чтобы раз – и все. А не по миллиметру, дуя. Лизу этим он не вернет.

Я держу его взгляд и не отпускаю. Он не заставит меня стыдиться своих желаний. А вот я могу помочь ему осознать свои. Да, может, это не лучшая основа для отношений. Но в нашем случае вообще непонятно, что лучше. Просто потому что, кажется, хуже не может быть.

В конечном счете, Фед отворачивается первым. На его щеках расползается уже знакомый мне душный румянец. Мой интерес вызывает другое… Его сбившееся после моего замечания дыхание.

– Ты возбудился? – тихо интересуюсь я.

– Только не думай, что это хоть что-нибудь значит.

В переводе это означает: ты можешь получить мое тело, но на большее не рассчитывай. Даже интересно, что может заставить человека с таким остервенелым упрямством цепляться за прошлое.

– У меня и в мыслях такого не было, – встаю со стула и сладко потягиваюсь. Знаю, что так короткое домашнее платье задерется, открывая вид на полумесяцы ягодиц. За спиной Фед резко отодвигает стул. Ножки с грохотом проходятся по деревянному полу. Хлопает дверь. Я подхожу к шкафчику, выдавливаю из блистеров, высыпаю из баночек всяких разных пилюль и, подумав, увеличиваю дозу противовирусных. Нет, я не сомневаюсь, что он здоров, но у нас разная микрофлора и… В общем, все это сложно.

Рука соскальзывает вниз, накрывает впалый живот. Мы с Рустамом никак специально беременность не планировали. Оба здоровые, мы считали, что всему свое время. Даст бог – хорошо. Нет – значит, просто еще не время. Я не зацикливалась на этом, не умилялась, разглядывая малышню на детской площадке, не высчитывала овуляций и, уж конечно, не подчиняла календарю свою сексуальную жизнь. Все случилось легко. И легко протекало… А потом в один момент все разрушилось. В первый раз я почувствовала что-то не то на гендер-пати, которую для нас с Рустамом устроили друзья. Организовали все, конечно, по высшему разряду. Думаю, если порыться в почте, я даже смогу найти фотографии, в деталях запечатлевшие этот день. Ведь помимо гостей, были и обязательный модный фотограф, и банкет, организованный у озера, и вертолет, который, низко-низко пролетая надо мной и Гариповым, распылил ярко-розовый газ. Было что-то особенно изощренно-садистское в том, что пол ребенка я узнала буквально за пару дней до того, как его потеряла. Впрочем, это уж потом до меня дошло. А тогда мне некогда было скорбеть. Я должна была сосредоточиться на сохранении собственной жизни.

В общем, это я к чему? Теперь так, как было, не будет. И свою беременность мне нужно непременно планировать. С врачами, консультациями и тщательным наблюдением у множества специалистов, буквально с первых дней… То, что случилось ночью, было безрассудно. И если так разобраться, моей вины в этом гораздо больше, чем Федора. Он ведь ни черта обо мне не знает. Я же творю всю эту дичь, в полной мере осознавая последствия.

Тяжелый вздох нарушает установившуюся в комнате тишину. Пальцы медленно проходятся туда-сюда, поглаживая. Хочу ли я ребенка? Нет. Если с ним что-то случится, я… Стоп. А если со мной случится? Чем я только думала? Дура! И ведь я действительно не питаю иллюзий, осознавая все в мельчайших отвратительно неприглядных подробностях… Но какого-то черта от мысли, что, возможно, прямо сейчас у меня под сердцем из одной единственной клеточки зарождается ребенок Феда, нутро наполняет сладкая тягучая нежность. С научной точки зрения этому даже есть объяснение. Я всего лишь самка, которая посредством феромонов учуяла самого молодого и сильного, больше всех подходящего ей генетически самца и отреагировала на него наиболее правильным с точки зрения природы и эволюции образом. Другое дело, что это ни черта… вот вообще ни черта не меняет. Все зря. В конце концов, мы не животные. Нам