Выходит, зря я волновалась. Слово для Федора не пустой звук.

– Надо было сказать. Я бы кого-нибудь прислала в помощь.

– Пустяки. Не так уж много у нас барахла. Ну, что, пойдем? Ты уже оформила выписку? – я киваю, Фед переключается на Авдееву: – Я – Фед, а…

– Ты, наверное, помнишь мою подругу Свету.

О том, что это благодаря ей мы познакомились, я специально умалчиваю. Не хочу вспоминать, чем он занимался до того как уволился. От этих мыслей во мне рождается незнакомая жгучая ревность. Чтобы хоть как-то ее присмирить, мне каждый раз приходится напоминать себе, что тот этап жизни Федора в прошлом. Что он теперь только мой. Он… мой.

– Конечно. Привет. Как дела? – Федор улыбается. Сотрясаемая странной внутренней дрожью, я подхожу к нему. Фед спешно отступает. Возможно, просто желая освободить мне дорогу, да… Но мне почему-то кажется, что он намеренно меня избегает. Мысль об этом пробуждает во мне что-то темное, незнакомое, страшное… Я улыбаюсь сделавшимися вмиг непослушными губами и, не давая себе шанса передумать, подхожу впритык, обхватываю ладонью затылок Феда и с намеком надавливаю. Неприкрытая паника в его стальных глазах – испытание, к которому я не готова. Теперь я это знаю совершенно точно, он меня не хочет. Но ведь у него нет выбора, так? Затапливающая меня вязкая тьма нашептывает: «Проучи, проучи его. Пусть знает свое чертово место!».

Я чуть сощуриваюсь. Фед обреченно наклоняется… Глупо думать, что, шагнув в пропасть, можно взлететь. Но я за каким-то чертом в нее шагаю. Меня так безумно, так безудержно к нему тянет, что ничего не страшно. Наши губы соединяются. Фед надсадно дышит, я даю ему время немного ко мне привыкнуть и, уже ни секунды больше не медля, проталкиваю язык в его рот. Он такой вкусный… Будто для меня созданный. Меня ведет, как пьяную, происходящего непростительно мало. Мне так хочется большего, большей вовлеченности… А ее нет. Фед с хрипом отшатывается. Я стискиваю пальцы на его толстовке, цепляясь за него до последнего. Грудь сводит от щемящей собачей тоски. Разве этого я хотела?

За спиной хлопает дверь. Я все же его отпускаю и, чтоб не смотреть в глаза, оборачиваюсь.

– Доктор…

– Дина Владимировна. Федор?

Перевожу взгляд с одного мужчины на другого. И все, наконец, становится на свои места.

– Привет, пап, – криво улыбается Фед. А ведь они с отцом похожи! И фамилия у них одна. Непонятно, почему я раньше не свела концы с концами.

– Мне говорили, что ты приходил, но я… – Алексей Михайлович потрясенно моргает. – А вы… – вконец уж теряется он, явно увидев больше, чем ожидал. Усилием воли я беру себя в руки и поднимаю взгляд на Федора, предоставив ему возможность самому объяснить отцу происходящее. Как бы там ни было, из нас двоих именно он мужчина.

– Мы живем вместе.

Глаза Вакуленко-старшего потрясенно округляются. Наверное, я мало похожу на девушку его сына. По крайней мере, такой, как он ее представлял. Оно и понятно. Вопрос вызывает другое. Как так вышло, что Фед жил… как жил? Неужели Алексей Михайлович не мог ему как-то помочь? Представить такое странно. Он же не последний человек в нашем городе. Так почему же все зашло так далеко?

– Вместе? То есть как это? Я… не знал.

– А что ты вообще обо мне знаешь? – Фед пожимает плечами, подхватывает мою сумку и выходит прочь из палаты. Отец растерянно глядит ему вслед.

– Похоже, Федя перенервничал, – замечаю с улыбкой, чтобы как-то сгладить неловкость. – Вы на него не обижайтесь.

Алексей Михайлович отрывисто кивает. Бросает на меня странный взгляд. Очевидно, гадает, где его сын мог меня подцепить. И что вообще нас, таких разных, связывает.

– Переживает за вас? А он… он вообще знает о пересадке?

На первый взгляд, вопрос Вакуленко кажется мне странным. Но подумав, я его списываю на банальную, свойственную каждому родителю предвзятость. Ясно, что тетка с покосившимся здоровьем – сомнительная пара для такого парня, как Фед, не только в глазах общества, но и его отца.

– Нет. И я бы не хотела распространяться на эту тему.

– А почему?

О, тут все просто. Я не хочу, чтобы Федор меня жалел. Впрочем, вслух я озвучиваю немного другую версию:

– Зачем ему волноваться, правда?

– Нет. Я так не считаю, – хмурится Алексей Михайлович.

– Это не тот вопрос, где ваше мнение имеет значение, – парирую жестко я и на всякий случай напоминаю: – Врачебную тайну еще никто не отменял.

Вакуленко багровеет и выходит прочь из палаты, явно задетый в своих самых лучших чувствах.

– Дурдом, – комментирует Светка. – Правильно ли я понимаю, что ты не собираешься рассказывать красавчику о своих проблемах со здоровьем вовсе?

– Они его не касаются.

– Полагаешь? – Авдеева скептически кривит губы.

– У нас не те отношения, чтобы это имело значение.

– Интересно. Вы живете вместе, но отношения у вас не те?

Кошусь на нее из-под упавших на лицо волос:

– Вот именно.

– Ну, если ты так говоришь, то ладно, – Светка впивается в мое лицо проницательным взглядом. – Одно непонятно, как ты собираешься скрыть, что принимаешь таблетки? Кроме того у тебя шрам и…

– Послушай, я не собираюсь делать из этого какую-то тайну. Узнает, так узнает. Но я не понимаю, зачем мне самой акцентировать на этом внимание, – отмахиваюсь я. – Пойдем, Фед уже, наверное, заждался.

Перед тем как сесть в тачку, медлю. Все же последняя моя поездка закончилась довольно плачевно. Фед замечает мою заминку. Отстегивается и выходит навстречу.

– Все будет хорошо, – замечает он, верно считывая мою тревогу. Я киваю и даже изображаю что-то вроде улыбки, хотя на самом деле мне хочется плакать. Он ведь… старается. Да. Зря я на него окрысилась. У меня на это нет никаких причин. Я же знала, что он со мной вовсе не по любви. Просто не ожидала, что для него это будет так сложно. Господи, понять бы еще, что теперь делать с этим запоздалым осознанием. Ныряю в салон, а там мальчики.

– Привет, Дина!

– О, привет. И вы тут?

– Ага, – две щербатых улыбки. – Папа сказал, что