дыма. Клэр стала затаптывать пятно, словно это был тарантул, — она топтала и топтала пятно, пока инспектор Райт ее не оттащил. Там, куда попала жидкость, черный ковер стал грязно–коричневым. Инспектор смотрел на него блестящими глазами.

— Ого! Серная кислота.

— Что? — Клэр тупо воззрилась на пузырек, а потом нагнулась, чтобы поднять его.

— Не трогайте! — приказал Райт. — Мистер Стрейнджуэйз, дайте мне пипетку.

Клэр резко повернулась, лицо у нее было бледное как мел.

— Ох, Найджел! Ты…

— Не волнуйся, маленькая. — И он показал еще полную пипетку, а потом отдал Райту.

— Я всегда все роняю… — жалобно простонала Клэр — она никак не могла прийти в себя.

— К счастью для мистера Стрейнджуэйза.

Застывшее от ужаса лицо Клэр немножко ожило. Она бессильно упала в объятия Найджела, глядя ему в лицо и еще не веря своим глазам, а потом стала гладить ладонью его щеку, словно желая увериться в том, что он здесь.

— А что с ним могло случиться? — Голос ее дрожал и был едва слышен.

— Ну, знаете, полная пипетка серной кислоты в ноздрю…

Клэр прикрыла дрожащей рукой рот Найджела и разрыдалась.

Когда она немножко успокоилась, Райт задал положенный в таких случаях вопрос.

— Не знаю, — ответил Найджел. — Пузырек сегодня побывал в руках у Джералдайна и у Протеру: я его там забыл… Нет, вот дурак! Совсем отупел. Тот пузырек у меня кончился, и вечером, перед тем как сюда идти, я взял из аптечки новый.

Клэр судорожно вздрогнула у него в руках.

— А кто имеет доступ к вашей аптечке? — спросил Райт.

— Она у меня в уборной, — нахмурился Найджел. — В тот вечер, когда ко мне приходил Киприан Глид, он попросил разрешения туда зайти. Боже мой, он еще…

Найджел осекся. Он не хотел больше волновать Клэр, поэтому не стал повторять слова, сказанные тогда Глидом: «Я сам потом найду дорогу. Надеюсь, мы с вами больше не увидимся».

XV. Соединить!

— Но зачем он это сделал? Такую гнусность? На это способен только… гадкий, испорченный ребенок.

— Он и есть испорченный ребенок. Сделал он это от злости. Я ведь еще до этого разговора раза два здорово уколол его самолюбие. А тут уж отхлестал его безбожно. Честно говоря, я его даже не виню…

— Какая чепуха! Брось ты к чертям это христианское всепрощение. Я бы его с удовольствием поджарила на медленном огне.

Этот разговор происходил на следующее утро, за завтраком. Под глазами у Клэр были голубоватые тени, а в ее длинных черных волосах волшебно играл солнечный свет. Она сонно улыбнулась Найджелу, а потом словно ушла в себя, и опять он не заметил, как это случилось. Эта ее способность вдруг стать недосягаемой покорила его с первой же встречи.

— Надеюсь, у тебя войдет в привычку спасать мне жизнь. Это ведь уже во второй раз.

Перегнувшись, Клэр поцеловала его в губы долгим поцелуем.

— Знаешь, что ты такое? Помесь черной кошки с белой камелией, — сказал Найджел.

— Стоит тебе подойти ко мне, и у меня мурашки по коже. До сих пор.

— Вот и хорошо.

— Очень хорошо. — Клэр встала и пересела на другой конец стола. — Я будто после болезни. Слабость и разные мысли. Смотри, солнце вышло.

— Неугомонный старый фонарь.

— А что ему теперь будет?

— Ну, Райт выяснит, где он взял кислоту, и посадит его за попытку нанесения тяжких телесных повреждений или как это там у них называется.

Клэр Массинджер взяла кусок глины и стала что–то лепить своими тонкими сильными пальцами.

— Несчастье Глида в том, — продолжал Найджел, — что он человек совершенно безответственный. Неспособный или не желающий видеть последствия своего поступка. Мать его была такой же, но она обладала своего рода талантом держаться на поверхности.

— Я знала одну девочку, которая протянула поперек дорожки проволоку, чтобы обезглавить свою гувернантку, когда она в темноте поедет на велосипеде.

— Надеюсь, тебя за это здорово высекли?

Клэр зарделась.

— Но я же не говорила… Ну да, да, это была я. К счастью, я сделала это неумело, проволока обвисла и, когда гувернантка возвращалась, зацепила только переднее колесо. Но родители сочли, что и намерения достаточно.

— А к чему ты вспомнила об этом темном пятне в своей биографии?

— К тому, что я не пырнула бы ножом гувернантку и не скинула бы ее с утеса. Но была готова на расстоянии ее обезглавить. У детей нет воображения. Понимаешь, я с большим злорадством представляла себе, как проволока сносит ей голову, но почему–то все же не верила, что это может произойти. Будто придумывала игру, которую непременно кто–то прекратит, как только она станет опасной. Детское воображение ограничено.

Найджел внимательно посмотрел на нее. Кусок глины, который она рассеянно мяла, приобретал очертания лошади.

— Неполноценное ощущение реальности, да?

— По–моему, странно, — продолжала Клэр своим негромким, высоким голосом, — что парень, который способен устроить эту подлость замедленного действия издали, может подойти к своей матери и перерезать ей горло. Я думаю, он бы скорее ее отравил. Но, быть может, мы совсем неправильно его понимаем?

— Может быть, — согласился Найджел, кинув на нее неопределенный взгляд.

Вернувшись через полчаса домой, Найджел узнал, что ему звонила Лиз Уэнхем и просила как можно скорее к ней зайти; она будет все утро дома.

Комната, в которой она его приняла, была заставлена книгами и безделушками. Хозяйка в плохо сшитом твидовом костюме неудачной расцветки как никогда напоминала «синий чулок» викторианской эпохи. Живые глаза и решительные манеры выдавали потомка одной из славных интеллигентских династий Северной Англии, которые путем браков с себе подобными сохранили и в наши вульгарные времена ясность, обаяние (пожалуй, больше ясности, чем обаяния), несколько академическую серьезность, моральную стойкость и общий отпечаток неистребимой душевной чистоплотности, свойственной их могучим основателям.

Она сидела за громоздким пюпитром для чтения, который, как сразу же решил Найджел, раньше принадлежал знаменитому Джеймсу Уэнхему. Да, если комната Киприана Глида была похожа на гробницу несбывшихся надежд, то эта комната была музеем успешных свершений: мебель, фотографии, украшения, а главное, книги (разумеется, с автографами и непременными выражениями благодарности знаменитых авторов династии Уэнхемов) дышали солидностью настолько величественной, что даже хотелось обозвать ее самодовольством.

— Итак, мистер Стрейнджуэйз, когда же будет поставлена точка в этом некрасивом деле? — сухо, без предисловий, осведомилась Лиз.

— Я думаю, через несколько дней.

— Полиция уверена, что знает убийцу?

— Да–а–а, по–моему, уверена.

— Но вы не уверены?

— Это не моя сфера. Я ведь занимаюсь делом о клевете.

Глаза Лиз Уэнхем холодно блеснули.

— Перестаньте, мистер Стрейнджуэйз, зачем нам скрытничать?

— Ну ладно. У Киприана Глида были