за которую ему платят. Я чуть не выпал в осадок, когда мне с более, чем серьезным видом рассказывали, что дьяк Гаврила Попов не контролирует целовальников, которые ему должны подчиняться. Он, дескать, занят, у него хозяйство, землями управляет. И никаких, почти никаких, бумаг отчетности.

Психанул. Приказал проверить всех целовальников и каждую мануфактуру. Если где нет никаких признаков работы, то ремесленникам назначить в пользу казны штрафы, а тех, кто должен был контролировать работу мануфактур, хотя бы знать, что они запущены, выпороть на Лобном месте, как раз оттуда убрали последних «любителей кольев».

Я не проследил, но последние казненные, которые были посажены на колы, просидели так две недели, пока Ксения не попросила усмирить свой гнев и похоронить казненных. Я-то был уверен, что казнили-сняли-похоронили. А тут трупаки вокруг, а люди собираются послушать, что там в «Русской правде» говорят, нашей пока что устной газете. И никого, чтобы особенно сильно, не беспокоят уже воняющие мертвецы. Так что я, действительно, Грозный. Теперь дал указание, чтобы хоронили сразу, не держали на виду, даже, если в назидание.

Так что похоронили и Петра Ивановича Буйносова-Ростовского, и Василия Григорьевича Долгорукова по прозвищу Чертенок, и много иных. Особенно мне было обидно за Григория Борисовича Долгорукого Рощу. Этот человек в иной истории был героем обороны Троице-Сергиевой лавры, а сейчас пошел по кривой дорожке и был одним из главных, кто готовил мое свержение.

— А это кто такой? — удивился я увиденному.

На Соборную площадь, когда я уже возвращался в Кремль, выехала процессия.

Видел я некогда, в иной жизни, кортежи и президента России и белорусского Батьки, однажды, при выполнении некоторого задания, лицезрел и чуть ли не сотню автомобилей сопровождения американского президента.

Вот такая ассоциация и родилась, когда я наблюдал, как едет некто. Золоченая, а, может, и золотая карета, еще две кареты, не менее двух сотен вооруженных всадников, по богатому вооруженных. Все с пистолями за поясами, а это уже немалый показатель, дорогие, в бархате тигиляи, или, сверкающие даже при высокой облачности, бахтерцы. Кони… отдельная песня. У всех были просто отличные ездовые животные, насколько я стал разбираться в этом. Каждый всадник демонстрировал на себе стоимость вооружения и коня, не менее, чем в триста рублей. Умножаем на две сотни, столько насчитали воинов — шесть тысяч рублей без учета коней и карет. Это очень много!

— А, ну, прочь! — кричал мужик на коне, который скакал впереди процессии и расчищал путь.

Это он так МОЕМУ телохранителю!

— Охренеть! Вроде я царь, или чего-то не понимаю! — пробурчал я, всматриваясь в происходящее.

— А, ну, охолони! — кричал Али-кассимовец, который командовал охраной на выезде.

— Прочь! — не унимался незнакомый наглец.

Признаться, я даже чуть растерялся. Вот, думаешь, что ты самый крутой в песочнице, у тебя лучшие формочки и красивая лопатка для песка, а приходит мальчик с пультом от квадракоптера — и все, ты уже не крут, и дети из песочницы тебя не замечают.

Так что? Это по Москве гуляет мальчик с пультом от квадракоптера?

— Государь, мы уходим иным путем! — строго сказал подъехавший ко мне Али.

Я подчинился. Охрана, особенно на выезде, главнее охраняемого объекта. Пусть учатся быть профессионалами. И я согласен, что идти на конфликт с этим некто, нельзя. Мы в меньшинстве, и дело даже не в этом. Если присутствует лишь гипотетическая угроза для охраняемого объекта, при этом существует простой способ избежать опасности, это нужно сделать.

— Едем! Али, оставь кого, кабы прознали все о том, кто это вообще такой, — велел я.

И без моего указания, быстро, на рысях, один из телохранителей отправился в Кремль, чтобы предупредить охрану. Все-таки двести прекрасно вооруженных воинов, да с пистолями и с луками — это сила. И, если я не знаю, кто так может разъезжать, то потенциальная опасность. Не страх это, а выстраивание системы охраны и поведения в различных ситуациях. Будем считать, что сейчас происходят учения и проверка моих телохранителей.

На подъезде в Кремль меня встречала рота мушкетеров. Так все всполошились, что взяли под охрану ворота в московскую крепость.

— Кто голова сегодня? — спросил я, спешиваясь у крыльца грановитой палаты.

— Григорий Петрович Ляпунов, — отвечал, встречающий меня, Лука.

Через пару минут прибежал и Григорий Петрович.

— Дождись Али, он скажет, что, да как. Токмо отправь кого к Ефиму Бутурлину, кабы свой стрелецкий приказ по-тихому поднял. Також своих конных дворян подведи в Кремль, — приказывал я младшему из братьев Ляпуновых.

Кроме как арестовать всех этих воинов сопровождения, да привести ко мне того дельца, что разъезжает по Москве, словно хозяин, иных решений я не видел. Еще нужно расследование, чтобы выяснить, кто пропустил в город этот отряд. На всех дорогах в Москву стоят посты, они проверяют телеги, смотрят на людей. К примеру, нельзя въезжать в Москву более, чем с одним пистолем, и то, коли дворянского сословия, пищали и мушкеты запрещены. И таких ограничений еще немало.

Чтобы не было серьезных городских бунтов, в столице регламентируется оружие. Боярам ограничивается количество боевых холопов и их вооружение. Потому и имеет место ужесточение провоза вооружения. Я придерживаюсь того понятия, что только государство имеет право на насилие. И чтобы не было иначе, нужно ограничить оружие у обывателей.

Через час я уже знал, кто это так пафосно разъезжает по Москве. Наконец-таки, прибыли Строгоновы, дядя Максим Яковлевич и племянник Андрей Семенович.

— Лука! — прокричал я из своего кабинета.

— Государь-император! — материализовался царев дьяк, но привычнее, — секретарь.

— У нас все ладно по Строгоновым? — спросил я.

— Так проговаривали уже, государь, ты говорил, что того хватит для разговору, — Лука пожал плечами.

— Свиту Строгоновых арестуют, а их самих я жду послезавтра, пусть им передадут, — повелел я, и вновь склонился над нарисованной мной же карте, в очередной раз напрягая память, силясь вспомнить, где именно располагались на Урале медные и железные руды.

Очень нужны железо и медь, а Строгоновы, насколько я был осведомлен, сели на земли, все больше собирая у себя крепостных крестьян. Занимаются солью, да сельским хозяйством. А недалеко от их владений, даже в центре вотчин, есть медь, но заводов, хоть какой добычи, не ведется. Почему? Недостаточно прозорливы или слишком традиционные и неповоротливые? В любом случае, мне нужны там или другие люди, или более активные Строгоновы. При этом не важна фамилия, важнее потоки меди, железа,