Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Государь, ты нынче привечаешь Годуновых? — спросил Михаил Борисович все с тем же отрешенным видом, как будто он только что участвовал в сложнейшем бою и настолько устал, что не реагировал на внешние раздражители.
А раздражителем мог быть и я. Мало было таких принципиальных, кто почти до последнего воевал с Лжедмитрием, то есть с тем, кто ранее был арендатором мое тела. И воевода мог до сих пор что-то таить и не особо привечать меня. И плевать. Смоленск он не сдаст, в той истории не сдал, и в этой не должен. Кроме того, воевода в иной реальности смог создать целую шпионскую сеть и знать о передвижении польских войск, если не все, то очень многое. Пусть едет и займется делом.
— Если ты про своего тестя Матвея Годунова?.. Я послал к нему в Тобольск, — ответил я, зная, что Шейн был женат на Марии Матвеевне Годуновой.
У меня уже формируется картотека с личными делами на каждого воеводу, как и на остальных видных деятелей.
— Прости государь. Сложно принять то, как быстро все меняется, но я оправдаю, не пущу ляхов в Смоленск, — с долей пафоса произносил Шейн, наконец, проявляя эмоции.
— Верю, от того тебя и ставлю воеводой. Токмо, Михаил Борисович, буде тебе уже местничать, — сказал я и поспешил закончить разговор [Шейн часто местничал, спорил о своем преимуществе, задирался по поводу назначений].
Вызвав Луку, я повелел ему свести Шейна и Пожарского и пусть сами занимаются подготовкой обоза. Это точно не царское дело. Пожарскому, правда, не позавидуешь, только что вернулся с похода, и вот опять. Но надсмотрщиком к Шейну я не мог иного отправить. К примеру, Прокопия Ляпунова я не мог поставить своим представителем при Шейне, уже потому, что, как бы я не просил, но проблема местничества возникла бы сразу.
И вообще не могу сказать, что Шейн по итогу разговора прибавил мне настроения. Как-то сложно с ним. Не прибавил, но хорошо, что и не убавил.
— Ерема! А ну пошли шпагами помашем, разомнемся! — выкрикнул я и даже расслышал горький вздох адъютанта. А нечего было злоупотреблять алкоголем.
Тренировка, посещение спящей Ксении, обед, силовая тренировка и… пьянка.
С казаками, что были приглашены на вечер, я все-таки выпил. В меру, чтобы не уронить свое лицо ни в фигуральном смысле, ни в физиологическом.
Мы обсудили с казачьими представителями основы нашего договора, да предстоящие рейды. Детали, как именно будем кошмарить литвинов, еще обговорим. Главное, что казаки выразили неподдельный энтузиазм и в принципе готовы пограбить соседнее государство, примерно так, как это недавно сделали литвины с ляхами, прикрывшись ложью могилевского вора.
Жди Сигизмунд своих магнатов с заплаканными глазами, да принимай жалобы о вероломстве русских!
Глава 10
Глава 10
Москва
3 октября 1606 года
Я отец! Получается, что дважды папа, ведь свою дочь, что осталась в иной реальности, забыть не могу, да и не хочу. Для меня она словно вышла замуж и уехала по месту жительства мужа, далеко уехала. А сейчас еще один ребенок. Мой ли? Ведь Ксения была беременна до того, как я появился в этом мире? А есть существенная разница в этом? Для меня нет, дочь моя, и точка, без всяких сомнений.
Именно, что дочь. Наверное, я и хотел рождения девочки, несмотря на то, что из истории знал о слухах, которые утверждали, что Ксения тайно родила мальчика. Но это досужие допущения историков и молва людей из иной ветви истории, которая уже изменилась.
У дочери не было шанса получить какое-либо имя, кроме как Мария. Очень удобно получалось: можно думать, что девочку нарекли в честь матери Ксении Борисовны, Марии Малютовны. Если такое объяснение выбора имени кому-то не по вкусу, то Марией в миру звали и Нагую, якобы, мою мать. Удобство имени было и в том, что при замужестве и при этом обязательной смене конфессии, дочери не придется выбирать иные имена, так как сложно придумать более интернациональное имя, чем Мария.
А замуж отдавать нужно исключительно и только за иностранца. Мне-то безразлично, за кого дочь выйдет замуж, лишь бы за хорошего и любящего ее человека, но по местным реалиям — это урон чести. Нельзя выдавать замуж царских дочерей за тех, кто стоит в знатности ниже государя. А по определению все бояре — ниже. Оттого царские дочери были обречены на монастырь по совершеннолетию. Ибо за иностранца выдать нельзя — вопрос смены религии, а за своих подданных также нельзя, ибо не по чину.
Рано еще об этом думать, девочка родилась только два дня назад, но не выходит из головы, и все тут. Вот мысли и дошли уже до вопросов замужества. Найдем какого принца. А, нет, так из своих найдем, и плевать мне на эти статусы. Если к моменту женитьбы Машки я не буду иметь такой непререкаемый авторитет, пошатнуть который не сможет замужество дочери, так чем вообще я буду заниматься, сидя на троне шестнадцать-восемнадцать лет?
Рождение Машки было не то, чтобы легким и для нее, и для мамы-Ксении. В своей жизни мне не приходилось принимать роды, но разницу между схватками и потугами знаю, как и иные особенности. Так что, можно сказать: я и принимал роды у своей жены. И это несмотря на присутствие, и лекаря, и трех повитух, которые уже неоднократно были в гостях у знатных матрон, которые в это же время как раз рожали. Говорят, что мужчину, если он присутствует на родах, может отвернуть от женщины… Во-первых, было бы неплохо мне вообще побыть с женщиной, а в этом мире я еще ни одну даму «не осчастливил». Во-вторых, видал я многое, и не такое. Уверен, что все более растущее желание близости уже ничем не перебить.
А вообще, жизнь входила в русло реки с быстрым течением. А времени катастрофически не хватало. И сегодня, несмотря на то, что мне бы загулять по поводу рождения дочери, на охоту какую съездить, или по царственной традиции по святым местам проехать, я работал.
— Три суконных мануфактуры, две сапожных мануфактуры, четыре кузнечных, одна гончарная… — докладывал Лука Мартынович Костылевский по прозвищу Латрыга.
Лука сообщал статистику через два месяца после того, как был обнародован указ о создании мануфактур. Пока сведения были только по Москве.
