Что мог повидать этот человек за семь лет? Возможно, ужасные времена взяли над ним верх, или опыт путешествий по Европе в то время, когда Ренессанс только начинался, вдохнул новую жизнь в него самого и в его искусство? Так или иначе, что-то произошло, потому что навыкам, которым этот беженец обучил двух итальянских мальчиков, раньше никто не обучал. Половина испанских евреев бежала в Португалию. Надеюсь, что Мартиненго не был одним из них. Один богатый человек заплатил португальскому королю по дукату за голову, что давало ему и половине его соотечественников право задержаться на шесть месяцев. Когда их время истекло, португальцы обошлись с ними так же жестоко, как испанцы, лишь немногим счастливчикам удалось уйти. Это был их второй печальный исход за один год.

В конце концов наш лютнист направился на восток через Средиземное море и, путешествуя, неизбежно собирал различные предметы, краски и впечатления, которые впоследствии ему пригодились. Я думаю, он был творческим человеком, экспериментатором и одиночкой. И он неумолимо перемещался в мир, где ценились именно эти качества. Сегодня некоторые художники жаждут заново открыть для себя методы прошлого, отсюда и интерес к оранжевому лаку Страдивари, но в этом поиске чего-то «подлинного» нет ничего нового: история искусства настолько наполнена ностальгией, что в какой-то мере даже сама создала ее. Поиск утраченных знаний был движущей силой многих художественных течений. Они создали неоготику, но создатели того, что называлось готикой, просто возвращались в воображаемое время темных веков. Даже римский стиль был всего лишь возвращением к греческому искусству.

К тому же так случилось, что конец XV века стал временем открытий, но для людей, живших в те времена, это было больше похоже на восстановление утраченных знаний. Художники и архитекторы были заняты попытками возродить дух Древнего Рима, а священники пытались вернуть ощущение чуда ранней церкви. Даже мореплаватели пытались скорее заново открыть известные земли, чем обнаружить новые: первоначальное задание Колумба состояло не в том, чтобы найти новую землю, а в том, чтобы отыскать альтернативный торговый путь в Азию. Таким образом, блестящего молодого ремесленника, путешествующего по Средиземному морю, скорее всего, в духе его времени, очаровывало богатство старинных материалов, так что он вполне мог пожелать перепробовать их все – древесину, краски, масла и лаки – в попытке воссоздать лучшие инструменты прошлого: своего рода Страдивари своего времени.

Ублюдочный шафран и кровь драконов

В мусульманской Северной Африке евреев приняли намного гостеприимнее, чем в католической Франции, так что в своем путешествии Мартиненго, вероятно, поначалу посетил южные порты – Алжир, Тунис, Триполи, где на крытых базарах этот беженец эпохи Ренессанса наверняка обнаружил первый из многих потенциально возможных красящих ингредиентов для своей портативной студии: оранжевый цветок, напоминающий ноготки.

Сафлор – необычное растение: если вы добавляете в отвар этого красителя щелочь, он становится желтым, если кислоту – он обретает красивый малиново-розовый цвет. Именно в такой цвет окрашивали оригинальные «красные» ленты, которыми некогда обвязывали юридические документы в Англии и которые дали имя современным запутанным бюрократическим процедурам. Сафлором торговало бессчетное множество поколений торговцев на оживленных североафриканских базарах: древние египтяне использовали его для окрашивания тканей, которыми обертывали мумии, а также для придания оранжевого оттенка церемониальным мазям. Они так ценили его, что клали гирлянды из цветов сафлора, вплетенных в ивовые листья, в могилы своих родственников.

Но этого растения следует опасаться. На протяжении пяти тысяч лет культивирования сафлора сборщиков этого растения можно было легко выделить в толпе: они всегда надевали кожаные штаны и сапоги, чтобы защитить ноги от шипов. Сегодня, если стебли сафлора попадают в жерло комбайна, вытащить их оказывается практически невозможно. Бытует даже шутка: «остается только сжечь комбайн»[123]. А у одного американского производителя сафлора в 1940-х годах была любимая история о собаке, которая гналась за кроликом: как раз в тот момент, когда казалось, что все закончено, кролик метнулся в сафлоровое поле. Собака последовала за ним, но через несколько секунд ее пришлось осторожно вытаскивать оттуда, освобождая по одной лапе за раз.

Покупателям красок также приходится быть осторожным с этим красителем, особенно если им нужно было нечто иное. Это растение так часто заменяло другой, более дорогой желтый краситель, что одним из его названий стало «ублюдочный шафран». На самом деле никто не знает точно, где его родина, произрастал ли он поначалу в Индии или в Северной Африке. Его чтят и там, и там, а в Индии и Непале его желтый цвет считался священным, возможно, из-за сходства с цветом золота. Помню, я посетила великую буддийскую ступу Бодхнатха, недалеко от Катманду, и увидела на ее чистом белом корпусе ржавые пятна-кляксы. Сначала я подумала, что кто-то оскорбил святыню, но потом мне сказали, что это знак того, что какой-то верующий сделал подношение храму. Выплескивание нескольких ведер сафлора на такую важную ступу равносильно зажиганию тысячи масляных ламп, что очень полезно для кармы.

Но никакие жертвоприношения их собственному Богу не помогли евреям в те трудные дни 1490-х годов. Как мог убедиться Мартиненго, даже Северная Африка не стала для них надежным убежищем. Ходили слухи, что мавры запретили евреям появляться в городах и заставили их жить в сельской местности, где те голодали. Так что, если у нашего беженца были деньги, он наверняка продолжил путь вдоль побережья, ища место, где мог бы жить достаточно спокойно, поэтому следующей крупной остановкой – избегая Сицилии, части испанской империи, и других мест, откуда изгоняли евреев, – была Александрия. На рынке в оживленном порту этого города, названного в честь Александра Великого, бродячий мастер-изготовитель лютен наверняка обнаружил множество заманчивых материалов.

Одним из них была «драконья кровь», которую везли по Красному морю на кораблях из Йемена и, возможно, даже с островов, составляющих сегодня Индонезию. Если бы у него было достаточно времени, Мартиненго мог бы посидеть на рынке и послушать рассказы о том, как этот коричневато-красный древесный порошок драконьего дерева получил свое любопытное название. За несколько монет люди рассказали бы ему множество историй о святых, принцах, девах и огромных злых зеленых зверях. Возможно, он был бы разочарован, услышав в конце концов, что это просто сок особого дерева, а «драконьей кровью» его назвали потому, что смола дерева была настолько темной, что наверняка должна была принадлежать рептилии. Столетием раньше Ченнино Ченнини этот материал не понравился. «Не связывайтесь с ним», – предупредил он читателей. Однако даже сегодня эта цветная смола высоко ценится мастерами, создающими скрипки.

Ассортимент масел из орехов и семян на базарах Северной Африки и восточного Средиземноморья был просто невероятен. Художники лишь недавно открыли для себя льняное масло в качестве связующего компонента краски, заменившей темперу. Но там можно было также купить масла из гвоздики и аниса, грецкого ореха и сафлора и даже из семян опиумного мака[124]. На этих рынках было много видов камеди и смол, которыми наш лютнист мог бы склеивать древесину: сандараковая смола североафриканских сосен, гуммиарабик из Египта, смола бензойного дерева (ныне называемая бензоином) с Суматры, трагакантовая камедь из Алеппо, которую продавали в виде тонких сморщенных червеобразных обломков веток[125]. Камеди и смолы вырабатывают деревья, но при смешивании с водой камеди превращаются в желе, в то время как смолы растворяются только в маслах, спирте и живичном скипидаре.