Ивэй подумал, что паренек, однако, слишком молод для сомелье.

Он смутно почувствовал горечь, ведь старался избегать предложений со словом «однако».

Госпожа Чжан зарделась: «Вот такой человек мой муж. На людях сама обходительность. А дома… смотрю я, смотрю, а вижу только рот!»

Бабушка У уже миновала тот возраст, когда боишься смутить собеседника, и брякнула: «Ну хорошо хоть рот есть!»

Все засмеялись над ее словами и подняли тост за бабушку У. Старый имбирь жжет острее!

Учитель Ли пробормотал себе под нос: «В гостиной Симэнь Цин[85], а в спальне Люся Хуэй[86]».

Никто не понял, что за глубокомысленную фразу он изрек, но все постановили, что нужно выпить за учителя.

Госпожа Чжан сменила тему: «Я же не говорю, что читать плохо».

Старая госпожа Цянь сама признавалась, что раньше любила читать, поэтому со знанием дела кивнула и сказала: «Смотря что читать». Она повернулась к матери Лю Итин: «А так давали ей всякие книги, но лучше бы в парке гуляла».

Ивэю стало больно, он знал, что последнюю фразу матери «А так давали ей всякие книги» нужно понимать как «Ивэнь давала ей всякие книги».

Ивэй ненавидит собственную память.

Груди тяжело, как будто Ивэнь положила туда голову, как раньше.

Ивэнь моргает и щекочет ресницами щеку.

Ивэнь кончиками волос, забранных в конский хвост, пишет иероглифы у него на груди.

Внезапно из глаз ее брызгают слезы. Он тут же поднимается, укладывает ее на подушку и большим пальцем их вытирает.

Она обнажена, лишь на шее красуется ожерелье с розовыми бриллиантами. Бриллианты освещают ее лицо, как прожекторы, расставленные по кругу.

У Ивэнь краснеет кончик носа, усиливая сходство с овечкой.

Ивэнь говорит: «Ты должен навеки меня запомнить».

Ивэй сдвигает брови. Конечно, мы всегда будем вместе.

Нет, я не про это. Прежде чем ты мной овладеешь по-настоящему, ты должен меня запомнить такой, ведь потом ты меня такой уже не увидишь, понимаешь?

Ивэй отвечает «да».

Ивэнь наклоняет голову, закрывает глаза, и ожерелье вздрагивает, когда она вытягивает шею…

Ивэй сидел за столом. Он огляделся по сторонам. Когда собравшиеся громко перешучивались, то высовывали языки, как автомат по выдаче банкнот. А когда смеялись до слез, то подернутые хрусталем глаза словно бы вглядывались в лужицу золотых монет, которые отражались в черных зрачках. Ложное впечатление о мирной и благополучной жизни. Ивэй не мог решить, что это – то, что Ивэнь называла «не чувствовать приближения старости», или же иллюстрация к выражению «бесстыжие старики», или сразу же отсылка к Библии: «Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мной»?

Ивэй сидел аккуратно одетый, но явственно чувствовал, как ноготки Ивэнь впиваются ему в ягодицы, чтобы он вошел еще глубже.

Скажи, что любишь меня.

Я люблю тебя.

Скажи, что всегда будешь любить меня.

Я всегда буду любить тебя.

Ты меня не забудешь?

Я никогда тебя не забуду.

Подали последнее блюдо. Господин Чжан снова положил лакомые кусочки жене, а та, взмахивая руками, громко заявила всем соседям: «Опять ты за свое! В итоге никто даже не видел мое новое кольцо!»

Все рассмеялись. Всем было весело.

Их дом по-прежнему был великолепным и богатым. У этих греческих колонн за столько лет никто не нащупал талию. Когда мотоциклисты проезжали мимо величественного здания, выраставшего из-под земли, словно храм предков, то поворачивали головы, приподнимали шлемы и говорили своим родным, ехавшим сзади: «Вот если бы поселиться тут, можно считать, что жизнь удалась».

Всем привет. Я невеста. Меня зовут Линь Ихань.

Сегодня счастливый день. Я должна сказать что-то веселое, но, к сожалению, я невеселый человек.

На самом деле я не особо умею что-то делать, но могу черкануть пару слов. А сегодня пару слов произнесу.

С одиннадцатого класса я живу с большим депрессивным расстройством (БДР). Это все равно что потерять ногу или лишиться обоих глаз.

Все вокруг советуют:

«Ты должна слушать музыку»,

«Сходи в горы»,

«Просто расслабься»,

«Поговори с друзьями».

Но я-то знаю, что это не поможет.

Я лишилась возможности испытывать радость. Это все равно что потерять глаза. Обратно их не вернешь. Но если быть точной, то я утратила не счастье, а желание. Мне перестало хотеться есть. Не хочется общаться с людьми. И в конце концов я утратила желание жить.

Наверное, вам знакомы некоторые симптомы. Я часто плачу, легко выхожу из себя. Я наношу себе увечья. Но другие симптомы, наверное, за гранью вашего воображения.

У меня галлюцинации. Я слышу голоса. У меня расстройство личности. Я много раз пыталась убить себя. Меня клали в отделение интенсивной терапии и в психиатрическое отделение. Я заболела в одиннадцатом классе, с тех пор каждый вторник мне приходилось ехать в Тайбэй на психотерапию. А каждую пятницу получать лекарства амбулаторно.

Это подводит к тому, о чем я хочу поговорить сегодня: о дестигматизации психических заболеваний. Я из Тайнаня. Я заболела в Тайнане. Но почему все сказали мне, что нужно лечиться в другом городе, где меня никто меня не знает? Почему приходилось таскаться в Тайбэй? Конечно, из-за этого я пропустила слишком много уроков. Я с трудом окончила среднюю школу.

В течение многих лет я сидела без работы и не училась. Несколько лет назад, когда мне стало немного лучше, я снова сдала вступительные экзамены, и меня приняли на факультет китайской литературы в Университет Чжэнчжи[87]. На третьем курсе, к сожалению, был рецидив. Затем я взяла академический отпуск. За несколько месяцев до академа у меня часто случались эпизоды диссоциации.

Диссоциативное расстройство личности. Люди раньше называли это раздвоением личности. Теперь состояние носит более элегантное название – шизофрения. Но я предпочитаю использовать слова Платона, чтобы описать его: дуализм разума и тела. Мое тело испытывало столько боли, что моему сознанию пришлось покинуть тело. Это единственный способ выжить.

Мой первый эпизод диссоциации произошел, когда мне было девятнадцать. Я всегда буду помнить этот момент: я посреди дороги, недалеко от того места, где жила. Как будто внезапно проснулась. Шел очень сильный дождь. Он словно бы разбудил меня. Я посмотрела на себя. Причесана, почти одета. Но я понятия не имела, в котором часу ушла из дома, куда отправилась и что делала. Для меня диссоциация – самый болезненный опыт, это хуже, чем проглотить сто таблеток ацетаминофена и загреметь в реанимацию на промывание желудка.