— А он часом не преувеличивает? — тихонько поинтересовался Евтихий.

— Поживи на этом поле с мое, сразу поймешь, что он, скорее, преуменьшает. Моревиль здесь дольше всех, — прибавила Геврон.

— А ты?

— Не знаю. Долго.

— Ты действительно воин?

Она вскинулась:

— А тебе это не по душе? Так и скажи!

— Мне все равно, — признался Евтихий. — Я ведь с тобой едва знаком. Но… разве ты всегда была воином?

— Нет, — тотчас ответила Геврон. — Я же тебе только что рассказывала: в прошлой жизни у меня была хорошенькая чистая кухня. Но здесь и не требуется быть настоящим воином, — добавила девушка. — Достаточно найти оружие и ходить с сердитым видом. Никто не спросит, умеешь ли ты обращаться с мечом или копьем.

— Хочешь, я научу тебя? — предложил Евтихий.

Она долго рассматривала его, словно выискивая подвох, а потом кивнула:

— Когда начнется штурм, это может пригодиться.

— Когда начнется штурм, держись подальше от стены, — возразил Евтихий. — Мы почти наверняка все погибнем.

— И тебя это не пугает? Только скажи честно. Умирают-то здесь по-настоящему. Навсегда.

Он хорошенько подумал, прежде чем дать ответ:

— Я не знаю, Геврон. По-настоящему я, наверное, боюсь только того тупика, о котором рассказывал Моревиль.

— Ага, — кивнула Геврон, — точно. Тупик. Сидим, как мыши в западне.

— Отсюда должен быть выход, — задумчиво произнес Евтихий. — Не может не быть.

Геврон язвительно расхохоталась.

— Воображаешь, будто ты один такой умный. Первым додумался! — воскликнула она. — Поздравляю, мыслитель. Знаешь, сколько ребят погибло, пытаясь выбраться наружу? Нет отсюда выхода. Нет.

— Вход же есть.

— Вход есть, а выхода нет. Вход и выход — не одно и то же. Ты лучше подумай о том, как бы нам захватить башню. Там и еда найдется нормальная, и крыша будет над головой. Надежная крыша, не как здесь — палатки… Там, говорят, огонь по-настоящему греет, а не просто ест глаза… Но зеленоволосый — опасный противник. Он нас в башню не допустит, перебьет всех при штурме. Пока он жив, нам туда ходу нет.

— Значит, нужно убить зеленоволосого? — спросил Евтихий. — А кто он такой? Откуда взялся?

Геврон презрительно хмыкнула.

— А откуда здесь берутся люди? Ты вот помнишь, каким путем сюда пришел? Свалился откуда-то… Когда он только-только здесь появился, он был совсем слабый, просто дохлая веревочка, а не человек. Моревиль сразу определил, что он непременно помрет, так что незачем переводить на него еду и наше сочувствие. И мы сидели под навесом и смотрели, как он ползет вверх по склону, к башне. Поднимется на четвереньки, дернется вперед, упадет. И лежит, хватает ртом воздух. А в глазах уже смертная муть плещет, мы все это видели. Иногда он подолгу лежал неподвижно, мы уж думали — все, помер. Но нет, опять приподнимается и опять ползет. Он на холм карабкался. А потом ночь наступила, все ушли спать.

— А зеленоволосый?

— Наверное, всю ночь поднимался, потому что утром его уже не было. Добрался до башни, представляешь? Упорный! Мы думали, те, в башне, с ним тоже возиться не захотят, но они его подобрали. А через десяток дней глядим — он уже ими командует. Вот и вся история.

Евтихий долго молчал, рассматривая свою собеседницу. Он пытался представить ее себе на чистенькой кухне, о которой та вспоминала с такой печалью, но не мог. Геврон превратила свою юбку в штаны, а рубаху носила навыпуск, перетягивая ее в талии веревкой. Фигура девушки давно утратила всякую округлость: ее плечи топорщились, как у огородного пугала, руки висели клешнями, лицо — когда-то, несомненно, миловидное — приобрело злое и голодное выражение.

Евтихий выломал две палки и бросил одну своей партнерше.

— Представь себе, что это меч.

Она кивнула и прикусила губу.

Несколько минут они фехтовали: Геврон пыталась стукнуть противника по голове или заехать ему по ногам, а он терпеливо отбивал ее удары.

Потом она, запыхавшись, села на землю, нимало не заботясь о том, что испачкает одежду.

— И это все? — спросила Геврон.

— Это только начало, — ответил Евтихий. — Ты дерешься слишком яростно и плохо видишь врага.

— Только не говори, что нужно смотреть не на оружие, а в глаза неприятелю! — окрысилась Геврон. — Это я уже слышала от одного умника. Вон его тело, разлагается на холме.

— А почему его не похоронили? — спросил Евтихий.

— Не до того было… Потом поймешь. Люди просто уходят в землю. Очень быстро. Самое долгое — за пять дней, я считала.

Евтихий покачал головой.

— Ну что, отдохнула? Продолжим?

Они тренировались еще некоторое время, а потом услышали, как над ними смеются. Несколько солдат оставили костер и подошли поближе, привлеченные новым зрелищем. Они явно забавлялись. Геврон покраснела, но Евтихий тихо сказал ей:

— Не обращай внимания. Им скоро надоест.

— Я устала, — пожаловалась девушка.

— Ничего, потом привыкнешь. Продолжай.

Она бросила палку и закричала:

— Я устала! Все равно это бессмысленно!

— Не бессмысленно, — ответил Евтихий, опуская свое деревянное оружие. — Но если ты устала, то давай передохнем.

— Нашла себе парня, Геврон? — спросил один из солдат.

* * *

Евтихий увидел зеленоволосого вечером того же дня. На крепостной стене вдруг появился человек в доспехе из выделанной кожи. С двумя медными бляшками на груди. В шлеме. В настоящем шлеме, который он носил сдвинутым на затылок. Криво обрезанные — видимо, мечом, — волосы ярко- зеленого цвета выделялись на сером фоне стены ослепительным пятном. Он стоял, широко расставив ноги, по-хозяйски. Подбоченясь. На поясе у него висел настоящий меч. Вообще при виде этого человека сразу приходило на ум много таких вещей, от которых разбирала жгучая зависть. Например, становилось очевидным, что он недавно поел. Хорошо так поел, с мясом и хлебом.

— Теперь ты понимаешь, почему мы его ненавидим? — спросил Моревиль. Он подошел к Евтихию и дружески стукнул его кулаком в бок. — Видал, какой он?

— Он мог быть в нашем отряде, если бы мы не бросили его умирать на холме, — отозвался Евтихий.

— Вот что обидней всего! — подхватил Моревиль. Он ничуть не был смущен напоминанием о своем бессердечном поступке. — А теперь он отбивает наши атаки одну за другой, как будто это все детские игрушечки… Мы бы уже взяли замок, точно тебе говорю. Но этот человек — он просто знает, как сражаться. Наверняка там, наверху, в нормальной жизни, командовал каким-нибудь гарнизоном. А эти, его солдаты, — они на него глядят как на высшее существо. Помереть за него готовы.