никогда не был особым поклонником балета, но в данном случае он благосклонно счел, что балет с детишками оказался довольно милым: симпатичные Маша, Щелкунчик, фея драже и даже мыши. И тем более детишки так стараются, а их бабушки с дедушками прямо ладоши отбили «бурными аплодисментами».

Ну ладно, с балетом все было понятно, но вот что изрядно удивило Сергея – так это реакция Ксении на происходящее. Ксения смотрела спектакль – замерев, не дыша, распахнув глаза и душу. «Чудная, – подумал Рубанов, уставившись на свою спутницу, – вроде не девочка, а вот надо же – умиляется, как ребенок. Интересно, она просто странная или больная на всю голову?»

В перерыве спектакля Ксения предложила ему сходить в буфет. Сергей было запротестовал, но Ксения проявила настойчивость: «пожалуйста, это же часть праздничной программы!», и буквально потащила его за собой. Кстати, когда в буфете Ксения заказала для них бутерброды с икрой и два бокала шампанского, Сергей рефлекторно – привычным движением хозяина жизни потянулся к внутреннему карману пиджака за бумажником, и – осекся. В карманах – тянись не тянись – ничего не было. Однако же жест – инстинктивный, устойчивый, говорил о том, что когда-то Рубанов знавал лучшие времена.

После спектакля снежными улочками возвращались домой. В новогодний вечер в этом маленьком дремотном городке было весьма оживленно – люди сновали туда-сюда в предпраздничной суете, толпились в магазинах.

Ксения остановилась у одного из магазинов, и попросила ее подождать: «Николай, я забегу купить мандарины и торт к Новому году».

В окно магазина Рубанов видел, как Ксения выбирает торт, кладет в корзинку мандарины. Он даже увидел, как она вдруг неизвестно чему улыбнулась, видимо, подумав о чем-то приятном. Сергею было почему-то жаль Ксению, особенно после ее признания в том, что она давно перестала отмечать Новый год и ждать от него чего-то необыкновенного. Конечно, Рубанов и сам не принадлежал к числу людей верящих в дедов морозов и в мешки с чудесами, но все-таки Ксения – молодая женщина, и ей положено радоваться праздникам и верить во всякие там новогодние сказки, и, кстати сказать, в любовь. «Что ж, неужели не нашлось нормального мужика для такой хорошей женщины? – вздохнул Сергей. – Чтобы он при ней был такой… Санта-Клаус, исполняющий все ее желания?»

Впрочем, Рубанов уже понял, что жизнь не особенно баловала Ксению – какая-то она явно была… не долюбленная. И может быть поэтому, Сергею захотелось сделать для нее что-то хорошее. Прямо сейчас. Ну хоть какое-нибудь маленькое чудо, или сюрприз. Но вот незадача – в настоящее время миллионер Сергей Петрович Рубанов, привыкший дарить любовницам королевские подарки – машины, бриллианты, меха, не мог купить Ксении даже эти самые чертовые мандарины. Он вообще ничего сейчас не мог. Рубанов угрюмо засопел, заерзал – ну хоть что-нибудь придумать?! Оглянувшись, он вдруг заприметил, что на другой стороне площади продают елки. Рубанов двинул к елочной ярмарке, рассудив, что сейчас, вечером тридцать первого декабря елки уже все равно никому не нужны, и можно попытаться разжиться деревом «за просто так».

«Елочный» продавец – приземистый мужик лет пятидесяти, совершенно не походил на доброго продавца рождественской ярмарки – вид у него был довольно зверский, и лицо исключительно неприветливое (на этом морозе мужик замерз, как собака, и эти елки видел уже в гробу). Притопывая от холода, мужик осатанело смотрел на прохожих: мало того, что елочный бизнес оказался убыточным, да еще за эти дни он все время промерзал до самых костей.

Рубанов подошел к продавцу: – Слышь, друг, такое дело… Подари мне дерево, а?!

– Ты чо? – вылупился продавец. – С каких щей я тебе должен что-то дарить?!

– А давай считать, что ты этот… Дед Мороз, и делаешь в Новый год добрые дела?! – не растерялся Рубанов.

– Я не Дед Мороз, – покачал головой хмурый мужик, – я – «ЧП Исакович».

– Ну ладно, пусть будет ЧП, – не стал спорить Рубанов, – но ведь человек из ЧП тоже может быть добрым человеком?! Слышь, Исакович, будь другом – подари мне елку? Ну хоть самую кривую и лысую. Понимаешь, у меня ни денег, ни счастья, ни дома, ни даже памяти, и все что будет хорошего в моей жизни – только эта елка.

Елочный мужик ошалело глядел на Рубанова минуту-другую, потом схватил здоровенную разлапистую ель и сунул ее Сергею: – А, ладно, держи, братан. Согласен быть твоим персональным Дедом Морозом.

Увидев Николая с елкой, Ксения сначала изумилась, а потом вдруг… заплакала.

– Что такое? – испугался Рубанов. Признаться, женских слез он на дух не выносил. – Я сделал что – то не то?

– Это я от радости, – улыбнулась Ксения сквозь слезы, – надо же – елка, просто чудо какое-то. Я ведь елку последний раз ставила еще, когда была жива моя мама.

…Рубанов тащил елку и пакет с мандаринами, Ксения чуть отставала от него на шаг (Сергей был гораздо выше ее и ходил быстрее, не имея привычки подстраивать шаг под кого-то). Неожиданно Ксения остановилась, как вкопанная, и Рубанов был вынужден притормозить.

– Николай, а я, знаете, что, подумала… – начала Ксения.

Рубанов придержал сползающую с плеча елку: – Ну откуда же мне знать?!

– Я подумала, что, может, наш встреча совсем не случайность? – застенчиво сказала Ксения. – Потом знаете, я в случайности вообще не верю.

Рубанов уставился на нее – в каком смысле?

– Может, кому-то было нужно, чтобы вы оказались… – она запнулась, – там, где оказались, и чтобы мы с вами встретились.

– Кому было нужно? – хмыкнул Рубанов.

– Судьбе. Некому небесному диспетчеру…

– Уж я бы этому небесному диспетчеру устроил бы такой разбор полетов! – в сердцах буркнул Рубанов и погрозил кому-то вверх елкой, как кулаком.

Дома Ксения взялась за праздничные приготовления: «Николай, у меня на антресолях есть старые, еще от мамы, елочные игрушки… Вы мне поможете их достать?» Рубанов с готовностью слазил на антресоли, достал ящик с игрушками, установил елку, и по просьбе Ксении нахлобучил на елочную макушку большую красную звезду.

Пока они наряжали елку, Рубанов спросил Ксению, что за фотографии висят у нее на стенах. Ну положим, Толстого с Достоевским он признал (и судя по довольной улыбке Ксении, заработал себе очко), а вот этот мужик? Наверное, отец? Или дед?

– Это же Архип Иванович! – рассмеялась Ксения.

– Твой прадед? – не понял Рубанов.

– Это Архип Иванович Куинджи! Мой любимый художник! – Ксения схватила Рубанова за руку и потянула к столу. – Вот видите, Николай, у меня над столом висят его репродукции? Вот моя любимая «Ночь на Днепре». Понимаете, когда я