смотрю на эту картину, мне хочется уйти в эту ночь, раствориться в ней. Вы только посмотрите, какой здесь волшебный фантастический свет! Картина же светится! Сколько лет прошло, а Архипа Ивановича обвиняют в том, что он добавлял в свои краски фосфор. А это не фосфор, это – обычная магия, волшебство, обыкновенное чудо таланта!

Рубанов смотрел на Ксению, словно бы видел ее в первый раз – у нее самой лицо сейчас светилось. И какой-то особенный свет лился из глаз. Обычная магия?

– А еще, кроме своего несомненного таланта, Архип Иванович был прекрасным человеком, – вздохнула Ксения, – он многим помогал, и все свое состояние завещал братьям-художникам. Знаете, я часто хожу в Третьяковку – к Архипу Ивановичу в гости… Смешно?

– Нет, – серьезно сказал Рубанов. Теперь он действительно не находил странности Ксении смешными или нелепыми, а ее саму перестал считать малохольной.

Наряженная елка переливалась огнями (а спасибо тебе, добрый человек Исакович!), на столе стояло блюдо с мандаринами и салатами – все, как у людей! Рубанов сидел во главе стола, как хозяин дома, и не сказать, что он по-прежнему чувствовал себя потерянным.

Ксения завершала последние праздничные хлопоты, но вдруг вскинулась – спохватилась:

– Ой, Николай, у меня же есть для вас новогодний подарок!

С каким-то небывалым трепетом она протянула ему книгу: – Вот… раритетное издание стихов моего любимого Гумилева. Эта книга мне особенно дорога, можно сказать – от души отрываю…

– Может тогда не надо? – испугался Рубанов.

– Вам – мне не жалко. Я хочу, чтобы она была у вас… у тебя, – Ксения покраснела.

Рубанов держал в руках книгу – в жизни Сергея, давно не удивлявшегося самым дорогим и экзотическим подаркам, этот, наверное, был самым странным и трогательным.

– А у меня нет для тебя подарка, – Рубанов развел руками.

Ксения улыбнулась: – Да, пустяки. Вон ты мне какую чудесную елку подарил!

Тихий новогодний вечер, снег за окнами, свечи. Удивительно – Рубанов так и не помнил ни своего имени, ни своей прошлой жизни, но какое-то далекое, казалось, давно забытое воспоминание, может быть, из детства, вдруг шевельнулось в нем, и Сергей подумал, что да – он ничего про себя не знает, но, в конце концов, каким бы ни было его прошлое, и чтобы ни случилось в будущем, сейчас ему хорошо. В настоящем.

Он поделился своей мыслью с Ксенией, и она благодарно отозвалась – сказала, что, по – сути, мы и есть только сейчас – в настоящем.

Сергей кивнул – ему нравилось это настоящее.

* * *

Семен Чеботарев стоял во дворе дома Ксении. В ее освещенные окна на первом этаже было видно все, что происходит в квартире. Ксения в милом платье в горошек хлопотала на кухне; заварочный чайник в цветах, чашки, блюдца, пироги – живописная картина домашнего уюта. Семену было приятно наблюдать за Ксенией, – с некоторых пор она вызывала у него симпатию, но когда на кухню вошел «недоделанный принц» Рубанов, Семен чуть не крякнул с досады.

Чеботарев вдруг поймал себя на мысли, что хочет быть на месте этого… недоделанного; чтобы вот такая светловолосая женщина с лучистыми глазами и в платье в горошек, наливала ему чай из цветастого заварочного чайника по утрам, и чтобы впереди у них был целый день, и целая жизнь.

Увидев, что «недоделанный» подошел к Ксении и обнял ее, Семен неожиданно почувствовал необъяснимую ярость. А когда он увидел, что Ксения обвила руками шею Рубанова – задохнулся от какой-то боли. Боль вообще была такая, словно Семену со всей силы дали в поддых.

Чеботарев отошел от окон, присел на лавку у соседнего подъезда, огляделся по сторонам. Во дворе сидели два пса – в стиле домино: черно-белый и бело-черный. Дурные и очень несчастные. К ночи похолодало, а идти псам явно было некуда. Бело-черный даже завыл от тоски. «Как я тебя понимаю, брателла, – вздохнул Семен, – я бы и сам сейчас повыл на луну».

Чеботарев и впрямь сейчас ощущал себя неприкаянным и бездомным. На всем белом свете его никто нигде не ждал. В эти последние часы старого года он чувствовал запредельное одиночество и тоску.

В окнах Ксении вдруг погас свет. Семен достал пачку сигарет и нервно закурил. У него почему-то было недоброе предчувствие, и уверенность в том, что счастливого конца в истории Ксении и Рубанова не будет, что вскоре случится что-то непредвиденное, чего эти его коллеги – прости господи, криэйторы, предвидеть никак не могли.

Глава 13

Никакого празднования Нового года Кирилл сначала не планировал: «да ну глупость какая – устраивать из календарной даты праздник!», к тому же они с матерью вообще никогда не отмечали Новый год; но тридцать первого утром ему вдруг позвонила мать.

– Кир, ты можешь приехать?

– Что-то случилось? – удивился Кирилл.

– Сегодня же Новый год, – укоризненно сказала мать, – приходи домой, посидим, отметим. Семейный ведь праздник!

По пути домой Кирилл зашел в торговый центр, чтобы купить матери подарок; зная о ее желании иметь мультиварку, Кир выбрал для нее самую лучшую, дорогую мульмиварку и красивую книгу с рецептами блюд.

…Открыв ему дверь, пьяная мать расплылась в улыбке: – А, сынок, заходи!

Кирилл сразу все понял, но вошел, все-таки еще на что-то надеясь.

В комнате за «новогодним столом» (вареная картошка в кастрюле и бутылка водки), уже вовсю «отмечали» наступающий новый год трое пьяных «в дым» мужиков маргинальной внешности и женщина изрядно потрепанного вида.

Оглядев комнату, Кирилл отметил, что телевизора, который он подарил матери две недели назад, не было.

– В ремонт отнесли, сломался, – виновато сказала мать, проследив за его взглядом.

Кирилл усмехнулся: какая нелепая ситуация, хотя на что он, собственно, надеялся?! Тяжелая мультиварка неприятно оттягивала его руки.

– Ладно, я пойду, – Кирилл попятился к дверям.

Мать вскинулась: – Ты же только пришел? Посиди с нами?

– Ну нет, – вздрогнул Кирилл, – я тороплюсь, зашел на минуту. Это тебе, – он поставил мультиварку на стол и, не сдержавшись, добавил: – будешь своей компании каши варить!

– Я каши люблю, – захихикала сильно нетрезвая женщина, сидевшая за столом.

Кирилл устало вздохнул – пора уходить.

В прихожей мать попыталась его обнять, неловко прижалась к нему и попросила: – Дай хоть посмотрю на тебя?!

Вглядевшись в его лицо, она вскрикнула, и залилась слезами:

– Кир, у тебя что-то с лицом… что-то страшное. Береги себя!

Уже в подъезде Кирилл услышал, как мать, стараясь перекричать доносящиеся из квартиры вопли и смех, кричит ему вслед: – Прости меня, Кир!

Кирилл шел