Назавтра он вернулся. Сидел на тротуаре — шапка надвинута на лоб, дымчатые очки, на шее драный шарф, жуткие, искалеченные руки. Она изо всех сил старалась не смотреть на него, чтобы упоительное ощущение опасности не сменилось муками совести, непривычной к воровству.

Благодаря погоне за нулевым балансом ее жизнь стала захватывающе интересной. Как часто забывают об этом преступном наслаждении бедняков, вынужденных красть, — думала она. Об этом запретном удовольствии, которое превращает каждую секунду жизни в приключение. Ведь если ей не повезет и нищий сменит место, придется искать новую жертву! Поэтому она каждый раз брала лишь несколько монет, оставляя ему на пропитание. И нарочно звякала мелочью в плошке: пусть думает, что она подает деньги, а не забирает.

В общем, в тот знаменитый день, дожидаясь, пока нагреется утюжок, она вдруг подумала: а что, если нищий сегодня не придет? В тревоге она вскочила — нужно было сию секунду убедиться, что ее хлеб насущный на месте, — и уронила раскаленный добела утюжок на голую ляжку. Ожог был ужасный, кожа слезала лоскутами, ободранная нога кровоточила. Она заорала не своим голосом и помчалась к консьержке: показала ей рану, умоляя сходить за мазью или спросить совета в аптеке на углу. И тогда-то славная женщина, которую она прежде заваливала подарками — на тебе, убоже, что мне негоже, — впустила ее в свою комнатку, схватила телефон и с таинственным видом принялась набирать какой-то номер.

— Через несколько минут ожог пройдет, а через неделю на месте раны будет новенькая розовая кожа! — с заговорщицким видом заверила она.

И передала ей трубку.

Все так и было. Жжение исчезло, вздувшаяся кожа разгладилась, словно по волшебству. Каждое утро потрясенная Анриетта убеждалась, что выздоровела в мгновение ока.

Правда, это обошлось ей в пятьдесят евро: сколько она ни морщилась, целительница на другом конце провода стояла на своем. Такова цена. Иначе она подует на телефон и боль вернется. Анриетта обещала заплатить. Потом, заполучив драгоценный номер, она позвонила женщине, которую про себя окрестила «ведьмой». Поблагодарила ее, спросила, по какому адресу выслать чек, и, уже прощаясь, неожиданно услышала:

— Если вы нуждаетесь в других услугах…

— А что вы еще лечите, не считая ожогов?

— Вывихи, укусы насекомых, отравления ядом…

Перечисляла она механически, словно зачитывала каталог услуг.

— Различные воспаления, бели, экзему, астму…

Анриетта прервала ее, осененная гениальной идеей:

— А души? Вы работаете с душами?

— Да, но это стоит дороже… Приворот, снятие депрессии, изгнание духов, снятие порчи…

— А навести порчу можете?

— Да, но это еще дороже. Мне надо создать охранные чары, чтобы не получить отдачу…

Анриетта поразмыслила — и записалась на прием.

Итак, в один прекрасный день, незадолго до Рождества, когда особенно горько чувствовать себя одинокой и бедной, она отправилась к Керубине. В обшарпанный домик на улице Виньоль, в ХХ округе. Четвертый этаж без лифта, зеленый коврик весь в пятнах и дырах, воняет прогорклой капустой, под звонком карточка: «ЕСЛИ У ВАС ГОРЕ, ЗВОНИТЕ». Ей открыла толстая женщина, и она вошла в крохотную квартирку, едва вмещавшую в себя габариты хозяйки.

У Керубины все было розовое. Розовое и в форме сердечка. Подушки, стулья, рамочки с фотографиями, блюда на столе, зеркала и бумажные цветы. Даже напомаженные прядки, спадавшие на выпуклый лоснящийся лоб Керубины, напоминали сердечки. Белые, рыхлые, как творог, руки выступали из широких рукавов розовой джелабы. Анриетте казалось, будто она попала в кибитку жирной цыганки.

— Она принесла мне фото? — спросила Керубина, зажигая розовые свечи на столике для бриджа, накрытом розовой скатертью.

Анриетта достала из сумки фотографию Жозианы в полный рост и положила перед могучей женщиной. Грудь целительницы вздымалась со свистом; лицо было мучнисто-бледным, волосы — жидкими и тусклыми. Она походила на растение, которому не хватает света. Анриетта засомневалась, выходит ли она хоть иногда из дома. Может, вошла сюда однажды, да так и не может выйти, вон какая толстая, а дверь узкая…

Подняв глаза — Керубина в это время доставала из-под стола шкатулку для рукоделия, — Анриетта заметила на краю комода большую статуэтку Девы Марии: молитвенно сложив руки, та клонила к женщинам голову под белым покрывалом, увенчанным золотой короной. Это ее слегка успокоило.

— Чего конкретно она хочет? — спросила Керубина, склонившись к ней с таким же благочестивым видом, что и Богоматерь.

Анриетта на секунду замялась, не вполне понимая, к кому обращается Керубина — к ней или к Богоматери; потом взяла себя в руки.

— Мне нужен не то чтобы приворот, — объяснила она. — Я хочу, чтобы моя соперница, женщина на фотографии, впала в глубокую депрессию, чтобы все у нее валилось из рук и чтобы муж вернулся ко мне.

— Вижу, вижу… — произнесла Керубина, закрыв глаза и скрестив пальцы на своей необъятной груди. — Это очень по-христиански. Мужчина должен оставаться с той женщиной, которую выбрал в спутницы жизни. Узы брака священны. Тот, кто расторгает их, навлекает на себя гнев Божий. Так что мы испросим порчу первой степени. Она не хочет ее смерти?

Анриетта заколебалась. Ее смущало это обращение в третьем лице. Она не понимала, с кем говорит Керубина.

— Я не хочу ее физической смерти, я хочу, чтобы она исчезла из моей жизни.

— Вижу, вижу… — нараспев повторяла Керубина; глаза ее по-прежнему были закрыты, она постоянно поглаживала грудь, словно массируя ее.

— Эээ… — рискнула спросить Анриетта. — А что, собственно, такое порча первой степени?

— Ну, эта женщина будет чувствовать бесконечную усталость, утратит вкус к жизни, к сексу, к пирожным с клубникой, к болтовне, к возне с детьми. Она поблекнет на глазах, как сорванный цветок. Утратит красоту, обаяние, разучится смеяться. Одним словом, будет медленно чахнуть, думать только о плохом, даже о самоубийстве. Как сорванный цветок, лучше не скажешь.

Уж не потому ли ее квартира уставлена бумажными цветами, подумала Анриетта. Одна жертва — один цветок…

— И муж вернется?

— Эта женщина будет распространять вокруг себя тоску и отчаяние, и он отвернется от нее — если только в нем нет той необыкновенной любви, которая сильнее судьбы.

— Отлично, — сказала Анриетта, пыжась от радости под своей шляпой. — Мне нужно, чтобы он был в форме, управлял фирмой и зарабатывал деньги.

— Значит, его побережем. Она должна принести мне его фото.

О господи, придется еще раз сюда возвращаться! Анриетта скривилась от отвращения.

— Есть ли у него дети от этой женщины?

— Да. Сын.

— Она хочет, чтобы над ним поработали тоже?

Анриетта заколебалась. Ребенок все-таки…