вполне может обернуться единственной бутылкой мексиканской самогонки, совсем не рассчитанной на кучу народа. Сам Сергей уже не раз участвовал в подобных сборищах, а Веронику взял с собой впервые, собираясь представить ее в качестве официальной невесты. Свадьба была запланирована на начало лето, и они хотели позвать Леся в качестве свидетеля.

Машина медленно ползла по заснеженным улицам, суженным с двух сторон огромными сугробами. Сквозь замерзшее окно проплывали искаженные тени серых домов с низкими балконами, украшенными лепниной, с большими торжественными окнами – Лесь проживал в центре, где сохранились еще старомосковские дома с высокими потолками.

Как и предполагал Сергей, в квартире у приятеля было много людей, бродивших по комнатам с умным видом, и мало еды. Лесь с благодарностью принял продовольственное подкрепление и передал его какой-то девице. Уже через полчаса гости подъели и колбасу, и водку. После начались горячие споры о гениях и бездарностях, о неблагодарных обывателях, ничего не понимающих в высоком искусстве, и людях, гоняющихся за громкими именами. Лесь отозвал Сергея с Вероникой и повел их по длинному коридору в дальнюю комнату, где хранились картины.

Вероника подошла к одной из них, стоявшей на потемневшем от времени стуле. На полотне было изображено заледеневшее окно, сквозь которое просвечивал терракотовый кувшин. Его очертания смазывались, лишь отчетливо выделялся круглый бок.

– Это важно, что кувшин круглый и кирпичного цвета? – спросила она.

Лесь торжествующе улыбнулся и быстро заговорил:

– Так ведь это я и хотел показать. В каждом из нас есть основная суть, фундамент. В кувшине – это его крутобедрость и глина, из которой он сделан. Вот.

– А в домах – окна? Так? – уточнила Вероника.

– Да. Вы замечали, что горящее окно, если смотреть на него через лед, светится в одной точке, из которой распространяются лучи по всему периметру окна? А темное, наоборот, расползается за свои рамки, пытается отхапать кусок побольше. Вот.

У Леся обнаружилась еще одна милая особенность. Помимо того что в минуты волнения молодой человек начинал частить, он каждую фразу заканчивал емким «вот», словно бы подводя итог. Сам Лесь был среднего роста, немного курнос, слегка веснушчат, светло-рыж и голубоглаз. Лицо его из-за светлых бровей и ресниц казалось блеклым, и только выразительная мимика делала его на время привлекательным. Он все доставал и доставал новые полотна, где вещи обнажали свою суть сквозь морозное окно.

– Вот она, с окнами. – Лесь предъявил холст с изображением дома.

Рядом с темными дырами сияли рассеянным светом окна, на которые хотелось лететь легкомысленным мотыльком.

– Наверное, главное здесь даже не окна, а то, что за ними, – предположила Вероника. – Мне кажется, что темные окна символизируют собой неустроенность и несчастье, а рядом с освещенными хочется отогреться.

– Слушай, а твои картины покупают? – неуместно вмешался Сергей, которому совсем не нравились шумные восторги Вероники. – Много платят?

И Лесь, и Вероника уставились на него так, словно он спросил о чем-то совершенно неприличном.

Айсблюмен разглядывала свой сад: пышные перья папоротников соседствовали с опахалами пальм, веселая поросль травы пробивалась сквозь заросли чертополоха, в воздухе парили тяжелые лапы елей. Кристаллы росли быстро, стараясь упорядочить свободное пространство стекла. Айсблюмен подумала и разбавила колючие ветки легким пухом одуванчиков. Теперь сад был закончен и совершенен.

Искусству морозных узоров учили с младых лет: поднять температуру немного выше нуля градусов, затем опустить, соблюсти нужную влажность, правильно поймать точку росы, аккуратно вытянуть кристалл с нижней части окна к верхней, словно дерево, у которого чем ближе к земле, тем толще и сильней ствол. После многовекового обучения сады росли быстро, как будто сами собой, совсем не напоминая собой первые тонкие иглы кристаллов на осколке стекла.

Айсблюмен прошла среди цветов, посильнее взбила листья пальм, изогнула ветку папоротника. Она собралась уже уходить, как неясное беспокойство овладело ею: через окно квартиры Айсблюмен увидела полотно с морозным узором, сквозь которое ярко светила свеча. В том месте, где пламя пробивалось сквозь наледь, кристаллы оплыли и потекли, уродуя идеальный порядок. Айсблюмен испытала тревогу за свой совершенный, но такой хрупкий мир.

Вероника с восторгом разглядывала новую картину Леся, где огонь свечи праздновал победу над безупречным холодом изморози.

– Значит, пламя настолько важно в свече? Несмотря на то что оно ее и губит?

– Да. Огонь согревает, разгоняет мрак, зовет к себе. Недаром свеча на окне была знаком для запоздавших путников.

– Странно выходит. – Вероника обошла картину со всех сторон. – Главное для свечи – ее смерть?

– Скорее, то, как она жила, – улыбнулся Лесь. – Вот.

– Она могла рассыпаться от вечности или ярко прожить несколько ночей…

– Так и люди. Одни существуют тихо и незаметно, другие живут на пределе своих сил.

Вероника молчала, отрешенно глядя на холст. Уже несколько дней она втайне от Сергея приезжала к его другу. Девушка не смогла бы объяснить, что именно ее влечет к художнику и его картинам. Ее отношение к Лесю совсем не походило на чувства к Сергею. С тем было сразу все ясно – они предназначены друг другу, она выйдет за него замуж и родит двоих детей, мальчика и девочку. С Лесем же Ника испытала потрясающее ощущение родства, своей второй половины. Они совершенно одинаково думали, чувствовали, смотрели на мир. Только Сергей эту близость не понял бы и не принял, поэтому Вероника скрывала свои визиты.

Айсблюмен всю неделю наблюдала за квартирой художника и даже запомнила его имя – Лесь. Она расписала узорами окна его трешки и подъезда, не стесняясь подглядывать за ним и его гостями. Все дело было несомненно в этой вертлявой девице с подвижным лицом и быстрым ртом, который постоянно нарушал тишину. Именно она заставила Леся портить идеальную красоту кристаллов на картине в погоне за меняющимся пламенем. Айсблюмен ощутила неясную ревность: этот мастер должен принадлежать ее миру, он же видит изящество и торжество совершенства, а эта девка забивает его голову обычным, проходящим.

Данный холст и девица как будто рассказывали о том времени, когда Айсблюмен не существует, когда ее нет в их мире и самого мира Айсблюмен тоже нет. Каждую зиму она бережно выращивает свои сады и парки, заселяет их идеальными цветами и узорами, а весна из года в год губит их безжалостным теплом и солнцем. Этот парень может подарить вечность ее вселенной на своих полотнах, а он использует мир Айсблюмен, чтобы подчеркнуть красоту собственного.

Стояла середина января. Вероника по обыкновению забежала после работы к Лесю, который заканчивал очередную картину. На постаменте девушка увидела холст с уже знакомым морозным узором: веер из хвоста жар-птицы с вкраплениями лучистых звезд и тонких игл. Поверх ажура