что вспоминать о том «мире», когда Преслава превратилась в развалины, мой каган пьет на пиру из черепа Омуртага, а болгары — жалкие беглецы, что прячутся за спинами ромеев? Выдай их нам — и вечно мирная граница проляжет между нами по Балканским горам.

— Даже там? — постепенно наливаясь гневом, спросил Михаил, — не по Дунаю?

— Дунай, до самого гирла, теперь в наших руках, — сказал Гелемунд, — не думает же басилевс, что мы отдадим то, что взяли с великой кровью? Но нам и не нужно больше — просто выдай нам предателей и первым — этого самозванного хана!

Он обвиняюще ткнул пальцем в сторону второго мужчины.

— Я услышал слово твоего владыки, — кивнул Михаил, — а теперь я хочу послушать, что скажет Крум, сын Омуртага..

— Что я могу тебе ответить, о басилевс, — с горечью пожал плечами молодой хан, — ты сам все знаешь не хуже меня. Мы с тобой оба молоды, но уже столкнулись с коварным предательством: ты от своих подданных, звавших агарян на собственную столицу, а я — от мерзавца, что лживо говорил о мире моему отцу, но предательски убил его на пиру, в нарушение всех обычаев, на которых испокон веков держался порядок в Степи. Видно что-то изменилось сильно на небесах, раз уж наши Боги даруют победы таким как Эрнак и вся его свора, поклоняющаяся не Высокому Небу, но черной твари из преисподней.

— Я вырежу тебе сердце за такие слова, болгарский щенок!!! — налившись кровью, прорычал Гелемунд. Его пальцы невольно сомкнулись, словно сжимая рукоять невидимого меча — оружие у обоих отобрали еще на входе.

— Ты забываешься, посол!- возвысил голос Михаил, — только я могу решать, кто может умереть в этих стенах. Помни об этом, когда вновь захочешь открыть рот.

Гепид бросил злой взгляд на императора, но промолчал, а басилевс коротко кивнул Круту:

— Продолжай!

— Моему народу некуда идти, кроме как в Империю, — сказал Крум, — к тем, с кем мы бок о бок сражались вместе против общего врага. Власть авар значит для болгар лишь смерть и унижения — все знают как изгаляются псы Эрнака над нашими людьми. Чтобы спасти их я готов на все — даже признать подданство басилевса и принять Распятого Бога.

— Слова труса и раба! — сплюнул Гелемунд, — и еще предателя!

— Тебе ли говорить о предательстве!? — не выдержав, сказал Михаил, — тому, чей народ потерял свое королевство и отрекся от Христа, став бешеной собакой на цепи у кагана. Возвращайся к своему хозяину, пес, и пролай ему, что император Рима не бросит своих друзей в беде. Болгары были и останутся под нашей защитой и каждый, кто захочет их обидеть — будет иметь дело со мной. Если это значит войну — пусть будет война, это всяко лучше, чем позор предательства.

Гелемунд побагровел так, что почти сравнялся цветом со своим плащом.

— Если это последнее слово кесаря ромеев, — процедил он, — мне больше нечего делать в этом городе. Но знай, басилевс, — Эрнак услышит эти слова. Ты выбираешь войну — так пусть будет война. Авары уже стояли у стен Царьграда — и встанут снова, если понадобится. Берегись, кесарь ромеев — как бы твоя любовь к болгарским псам не привела к тому, что следующий мирный договор заключат в этом дворце — вот только молить о мире моего кагана будешь уже не ты.

С этими словами Гелемунд развернулся и направился к выходу.

— Пусть идет, — Михаил кивнул стражникам, чтобы те пропустили гепида, — никто не скажет, что император Рима такая же подлая змея, как Эрнак и его сестра-ведьма. Что же до тебя, Крум — настало время поговорить о том, сколько у болгар осталось туменов.

Перевал смерти

Лучи восходящего солнца отразились множеством отблесков от доспехов и оружия огромного войска, идущего широким ущельем. В лесистых горах, что болгары именовали Балканскими, славяне — Старой Планиной, а византийцы- Гемимонтом, под черными стягами с золотым грифоном, шла Орда. Монотонно цокали копытами аварские кони, несущие на себе узкоглазых скуластых всадников. Среди них выделялась знать каганата — тарханы, тудуны, беки, — щеголявшие полным доспехом: даже их коней покрывала бронированная попона, на манер ромейских катафрактариев. Каждый наездник нес длинное копье, притороченное к седлу; тяжелую булаву; длинный меч или слегка изогнутую саблю, которой аварин с разбегу перерубал врага от плеча до поясницы. Впереди же тяжелой конницы скакали всадники полегче, облеченные в доспехи из вареной кожи, вооруженные длинными луками, с колчаном полным стрел, саблями и легкими пиками. Ну, а позади двигалась