Сразу после совместного поедания жаркого (я под столом, Густав на неудобном для его слоновьего зада и слишком маленьком кухонном стуле, дизайнерском извращении, который наверняка стоил целое состояние) я выскочил через заднюю дверь. Убедился, что задний вход открыт для участников конференции, а потом поднялся по обвалившейся деревянной лестнице на этаж выше. Как и всегда в рождественский вечер, мой одинокий друг включит магнитофон и будет прислушиваться к исполнению пасторального хора какого-то соборного воробья, потом снова углубится в исследования богини, которой тридцать пять тысяч лет.

На улице без остановки шел густой снег, пейзаж, укрытый сине-белой периной невероятно огромных размеров, создавал превосходный рождественский мотив для простодушной картины. Но ледяной ветер уже предупреждал, что эта зимняя идиллия скоро сменится суровой метелью. Через окна, чьи ставни разрушились или со временем утратили свои шарниры, в обветшалые помещения падал косой свет уличных фонарей, обеспечивая скудное освещение. Я намеренно пришел на час раньше, чтобы побыть одному со своими мыслями. Потому что интуиция подсказывала мне: этой ночью произойдет что-то решающее. Конечно, я мог ожидать задолго до этого, что собрание выявит нечто сенсационно новое. Паскаль и я хотели лишь подвести итог и, возможно, продемонстрировать нечто похожее на совместную решимость. Где бы и кто бы ни был палачом, он должен знать, что мы все охотимся на него и намереваемся пресечь кровавую тиранию. Но в воздухе уже висело особое предчувствие, обещающее развязку.

Сидя в центре помещения среди проклятых стен, где все началось, я провел оставшееся время в медитации. И чем больше хаос стирал кристальный порядок в моей голове, тем настойчивее меня охватывала созидательная энергия, с каждым толчком которой я приближался к решающему моменту этой истории. Было так, словно метафизическая тишина обнажила мои нервы, полные боли, душу, вобравшую в себя болото сплошного обмана, крови и ненависти. Я начал думать яснее и свободнее, пока время не пролетело, как в самолете…

Наконец Паскаль и Синяя Борода вошли в помещение и положили конец этой странной медитации, прежде чем она завершилась каким-либо конкретным результатом. По старику было видно, что поход сюда отнял у него слишком много сил. Небрежно поприветствовав меня, Паскаль плюхнулся на задние лапы и жадно хватал воздух, как в наркотической ломке.

— Когда начнется представление? — спросил Синяя Борода и подозрительно покосился на торчащий из разломанного паркетного пола электрический кабель, который когда-то причинил ему боль. Едва он это произнес, как пожаловали первые гости, потянулся нескончаемый караван любопытных самых разнообразных пород, окрасов и возрастов. Хотя в основном здесь были представители европейской короткошерстной породы, вкраплялись и редкие экземпляры — вислоухая китайская, гордая сиамская, бесхвостая мэнская, картзейская голубая и рекс-девон, чья морда напоминает летучую мышь. Некоторые мамаши пришли вместе с детьми, которые беспрестанно дурачились. Львы района и пара старцев театрально изображали скепсис, подчеркивая, что считают такие собрания абсолютной чепухой. Но хотя они наверняка предприняли бы все возможное, чтобы выставить и меня, и Паскаля в смешном свете, за выражением их неприятия можно было распознать некоторое напряжение и любопытство. Другие собратья, в свою очередь, выглядели как приглашенные на рождественскую вечеринку, которая дает возможность возобновить старые знакомства. Они обнюхивали и облизывали друг друга приветствуя, проявляли застаревшую вражду и шипели друг на друга или тут же устраивали потасовки. Но большинство собравшихся, казалось, серьезно отнеслись к делу — им были слишком хорошо знакомы ужасные убийства, которые создавали атмосферу постоянной угрозы.

Сумрачное помещение заполнялось все быстрее, и впервые я получил возможность увидеть, как много живущих в районе калек. Все, что я видел до сих пор, теперь, при виде этих бедных созданий, казалось цветочками. Многие раны, которые в свое время были нанесены жертвам Претериусом, не зажили бесследно. Изуродованные тела были усеяны отвратительными длинными шрамами, вокруг которых больше не росла шерсть, и которые придавали им вид военных инвалидов. В глаза бросалось огромное число собратьев, у которых отсутствовал либо хвост, либо лапа.

Под занавес на собрание явился Конг в сопровождении Германов, перед которыми с почтением расступилась толпа, освободив проход. Здоровая скотина гордо прошествовала в первый ряд, улеглась там с важной манерой паши и изобразила на своей морде наглую улыбку, как бы говоря, что не в нашей, а исключительно во власти его, короля, дать стартовый выстрел к началу турнира.

Шум и гам постепенно стихли, все присели и устремили ожидающие взгляды на Паскаля и меня.

— Дорогие друзья, мы благодарим вас, что вы последовали нашему приглашению, — открыл вечер Паскаль и с трудом поднялся со своего места. Легион собратьев выглядел в призрачном свете как особенно мягкий ковер. Синие, зеленые, желтые и цвета лесного ореха глаза светились в глубине зала как фосфорические стеклянные шарики, наполненные напряжением и нетерпением.

— Надеюсь, мы получим обещанное, кум. Иначе кто-то крепко поплатится за то, что я пропустил мой любимый рождественский фильм по телевизору! — заявил Конг в своей чванливой манере, что вызвало в публике, подбадриваемой Германом и Германом, подобострастный взрыв хохота. Но Паскаль не смутился. В отличие от меня старик не так быстро дал себя напугать и не стал отвечать на дурацкий выкрик ироничной остротой. Охваченный гневом, он набросился на насмешника и зло сверкнул глазами.

— Конг, ты идиотский павиан! — грубо крикнул он. — Если бы у тебя была хоть крупица разума, то ты по крайней мере сделал бы вид, будто оплакиваешь свою Солитер. Придержи свои глупые шутки и слушай, какие новые сведения мы хотим сообщить вам. Они могут привести к тому, что убийца твоих злодейски убитых не рожденных детей будет пойман.

Насмешливое выражение на морде Конга моментально превратилось в холодную гримасу, которая попеременно сменялась выражением презрения и беспомощности. Веки здоровяка нервно задергались, и он взял передышку, пасть открывалась и снова закрывалась, как у охотящейся рыбы, прежде чем он смог что-то сказать.

— Я сам схвачу подлеца рано или поздно. Для этого мне не нужно выслушивать ваши важные сведения.

Паскаль холодно улыбнулся и отступил на пару шагов, чтобы снова видеть всю аудиторию.

— Никого ты не поймаешь, глупец! Полагаешь, этот парень однажды постучит к тебе в дверь и попросит у тебя прощения? Ха! Какой ты наивный. Да мы имеем тут дело с самим сатаной, а не с таким дурнем, как ты!

Паша почувствовал укоризненные взгляды своих подданных, которые между тем потеряли всякую лояльность и ерзали туда-сюда. Предвидя угрозу для авторитета своего босса, Герман и Герман грубо приставали к стоящим сзади них собратьям. Сам же босс, похоже, спасовал.

— Нельзя уж, черт побери, и пошутить! — пробормотал он обиженно и положил голову на лапы.

— Слишком много шуток уже было отпущено, Конг, — печально возразил Паскаль. — Проблема в том, что у нашего приятеля-убийцы нет чувства юмора. Он не смеется, он ни разу не ухмыльнулся. Он попрощался со смехом, с тех пор как открыл для себя более волнующее удовольствие. Итак, перейдем к вещам, ради которых мы все здесь и собрались. Самое важное, что вы должны знать: убийца рыщет по нашему району отнюдь не с недавнего времени. Начало убийств с большой вероятностью приходится на восемьдесят второй год. И надо оплакивать не семерых погибших, как мы все думали, а примерно четыреста пятьдесят.