не будьте тем самым Мак Симом, не позволяйте собой манипулировать, ни представителям власти, ни лидерам подполья. Не выстилайте благими намерениями, дорогу в ад. Сердечно вас об этом прошу.

Эх, прекраснодушные идеалисты, знали бы вы, куда толкаете страну. Я-то прошел многие из этих кругов ада, и обладаю таким послезнанием, что открывать его прекраснодушным «юношам бледным, со взором горящим», то же самое, что дать ребёнку спички.

— Да, молодой человек, впору бы и обидеться на вас и ваши слова, но я уже не молод и некоторую толику разума накопил. Обязательно прочту и обдумаю. Вы тут дали такой литературный и социальный анализ книги, что трудно с таким не согласиться.

— Андрей Дмитриевич, а я не только о вас лично говорил, а в целом о судьбах нашей научной интеллигенции. Она замечательно разбирается в научных проблемах, но мало смыслит в житейских. Вот её и «пользуют» всякие мерзавцы, уж извините за некую грубость сравнения.

— Как бы то ни было, возможно, что я соглашусь с вашим анализом, а может и нет. Но важнейшим остается вопрос: что вы предлагаете делать и какие шаги предпринимать? Некоторые цели я понял, но мне необходимо тщательно осмыслить эти предложения. Однако, просто отойти от борьбы и не подымать голос протеста, для меня это трудное решение. Нужна твердая уверенность в реальности предложенных мер.

— А вы сначала прочтите книги, всесторонне осмыслите, обдумайте нашу беседу, никто вас не торопит и силой не затягивает в свои сети. Сочтёте нужным, впоследствии, ещё раз пообщаться со мной, милости просим, всегда буду рад. Вы один из немногих с кем мне приятно иметь дело. Я всегда уважаю твердую и принципиальную позицию и открытое высказывание своих взглядов. Это мне весьма импонирует, кроме вас, мало с кем из деятелей оппозиции я стал бы беседовать, а уж тем более пожал бы им руку. Вам же с огромным удовольствием, даже если мы не станем в будущем соратниками.

И я протянул свою руку для приветствия, к ошалевшему Андрею Дмитриевичу.

После чего он осторожно, но крепко пожал детскую ладошку. Это было настолько душещипательно и сопливо, что я резко решил изменить концовку беседы.

— В заключение мне хотелось бы, из врождённой вредности, напомнить вам, уважаемый Андрей Дмитриевич, о годах правления Доброй королевы Бесс[71], английский народ по сию пору чтит её и любит. А знаете ли сколько было публичных казней и просто убитых в годы её правления? История оставила нам разнящиеся цифры от 100 до 300 тысяч жертв. Она далеко в том превзошла правление своего батюшки короля Генриха VIII, и во много крат своего современника — Иоанна Васильевича, прозванного Грозным со всей его опричниной. В абсолютных цифрах это просто ужасает, а в процентном отношении и вовсе. Она закономерно находится в рядах самых кровавых правителей истории: Атиллы, Чингиз-хана, Тамерлана и этот список можно продолжать до нынешних дней. Её современники — католики и пуритане, в своих мемуарах дают ей свою оценку, и особенно её сподвижникам, тому же сэру Уолсингему[72], но суд истории и память народа сохранила совсем иной образ Королевы-девственницы, что тоже крайне нелогично, учитывая её любовников в юные годы.

К её кровавым деяниям следовало бы отнести:

— Поощрение государственного пиратства: Френсис Дрейк, Уолтер Рейли, Уильям и Джон Хоукинсы, Мартин Фробишер…

— Жестокое подавление восстаний в Шотландии, Ирландии, восстания на севере Англии, волнений бедноты в Лондоне

— Акт «О наказаниях бродяг и упорных нищих»

— Основание колоний в Америке и начало английской работорговли

— Казнь Марии Стюарт

— «Заговор Бабингтона» и казнь участников

— Бунт Эссекса и казнь его с другими заговорщиками

Это я вам подкинул перед расставанием для обдумывания и прослеживания исторических аналогий.

Вот такое я оно, обязательно стремлюсь оставить за собой последнее слово, а это мелочно и претенциозно, Но бороться со своими недостатками, это самая утомительная битва для каждого достойного человека, ибо длится всю его жизнь.

Глава 11

— Земля стала раздражать меня, — продолжала она. — Я больше не могла все это выносить, — казёнщину, дисциплину, лишения, «холодную войну», «горячую войну», все на свете…

Мне хотелось смеяться вместе с ветром, бегать по зеленым полям, бродить по тенистым лесам, петь…

«Я и мои шпики» Роберт Шекли.

Как бы то ни было, но перед отъездом нам удалось ещё раз забежать попрощаться с академиком, так как он смог уделить толику времени в плотном графике. Детально обсудить прочтённое им интервью не удалось, его и нас сильно поджимало время. Нам надо было ещё добираться до вокзала, а там успеть к посадке на поезд.

Андрей Дмитриевич, сказал, что со многими высказываниями мог бы согласиться, но ему сложно примириться с излишней конфронтационностью, проявленной в моих высказываниях. Сам он остаётся сторонником поиска точек сближения между системами. Тем не менее, собирается ещё несколько раз перечитать интервью и постарается осмыслить все высказанные в нём мысли.

Мне осталось только подчеркнуть, что у каждого человека должна быть возможность иметь своё мнение, и способность отстаивать её, именно это и есть проявление так ценимой им интеллектуальной свободы. Но при этом намекнул ему, что если бы интервью проводил учёный, писатель или журналист, то и тон был бы совсем иным, а я всецело постарался найти пути к взаимопониманию. Однако, его проводил агент CIA, а я их люблю не больше, нежели уважаемый академик любит сотрудников конторы глубинного бурения. У каждого имеется право на свои маленькие слабости.

Стоящая рядом товарищ Людмила даже и не знала, что подумать о двух таких отмороженных нахалах. Ладно, ей пора взрослеть и расширять свой кругозор, а также осознать, что далеко не все любят и преклоняются перед их грозным ведомством. Академику хуже от этого не станет, даже если она это доложит по инстанции, ну а мне это и вовсе ничем не грозит, так как я осознаю и признаю необходимость такого инструмента, лишь бы он функционировал, принося пользу стране, чего, увы, с течением времени становилось всё меньше.

А так, ну вот не нравится мне CIA и его агенты, что со мной поделаешь? А присутствующим я поведал, что являюсь поклонником Роберта Шекли, и мне чертовски нравится его рассказ «Я и мои шпики», который он писал четко под воздействием своего знакомства с работой FBI и упомянутой ранее CIA. А затем категорически рекомендовал этот рассказ к обязательному прочтению, адресуя рекомендацию, в первую очередь, естественно, в адрес академика. Товарищу Людмиле я сам его вручу, и прослежу,