есть право на работу, — поддержал Альфред Альфреда в своем негодовании.

— Прогресс, господа, не остановить, — самодовольно повторил Пристерзун, сложив руки на животе. — Он же вас и погубит.

— А вы еще удивляетесь, почему никто так и не решился спонсировать ваши прожекты, — отечески покачал головой Бюхер.

— Я удивляюсь, почему никто не решился сыграть со мной на них, — Звонок подался вперед. — А ведь уговор простой: если я выигрываю — проигравший оплачивает мой прожект, если я проигрываю — победивший получит все права на мое изобретение совершенно бесплатно.

Хефлиги единогласно фыркнули.

— Может быть, вы наконец-то скажете, в чем заключается ваш прожект? — поинтересовался Гаспар.

— Да, собственно, в том, — опередил молодого человека Бюхер, — что хэрр Пристерзун задумал составить Ложе конкуренцию по части артефакторства.

— И вовсе нет, — испуганно запротестовал Александер. — Я лишь задумал подложить мягкую подушку на случай, когда Ложа перестанет существовать. В том виде, в котором она есть, разумеется.

— Вы считаете, что Ложу пора распустить? — насторожился менталист.

— Нет, я так не считаю, — спокойно возразил изобретатель. — Но подобные мысли выражают магистры, с которыми я однажды имел удовольствие общаться. Я, знаете ли, когда-то хотел вступить в Ложу, стать мастером-артефактором, но, — он смешно поджал губы, — провалил вступительные экзамены. Так вот эти магистры не стесняясь говорили, что колдовство уходит из нашего мира, и когда-нибудь настанет день, когда Ложа из организации могущественных чародеев превратится в организацию странных людей, говорящих странные вещи, которые в наш век науки уже не выдерживают никакой критики. И тогда мы останемся без всех тех хитроумных приспособлений, которые в ограниченном количестве облегчают нам жизнь. Вот я и решил озаботиться альтернативами, — признался Пристерзун. — А заодно наладить их производство и пустить в массы.

— Иными словами, — Векер сплел пальцы рук, — хэрр Пристерзун собрался дать Ложе бой и лишить ее монополии в сфере связи.

— И вовсе нет, — снова запротестовал изобретатель. — Я лишь предлагаю удешевить и упростить их громоздкие и дорогостоящие в обслуживании магографы. Но Ложа отказалась рассмотреть мой прожект.

— И теперь хэрр Пристерзун ищет среди нас того, кто решит вкладываться в его проволоку, странные приборы, рыть для него столбы и договариваться с Ложей о продаже их кварца, — сказал Векер, едко поглядывая на молодого человека.

— Это же был только демонстрационный образец, — торопливо оправдался заволновавшийся изобретатель. — Питание моего телеграфа можно и заменить. Например, на чародея-аэроманта, использовать его молнии. Дело-то не в саламановом кварце, а в электричестве — надо только заставить его служить на благо человечества.

Хефлиги посмотрели на Пристерзуна, как на полудурка, выпрыгнувшего из окна лечебницы и бегущего по улице, радостно размахивая причиндалом.

— Вы действительно считаете, что чародея можно заставить просто так служить на благо человечества? — Гаспар не считал изобретателей чокнутыми, как многие это делали, но их оторванность от жизни иногда действительно наталкивала на определенные выводы.

— Почему же просто так? — Александер опустил глаза в пол. — Его можно нанять.

— Вряд ли, — улыбнулся Гаспар. — Аэромантов осталось слишком мало, чтобы Ложа разбрасывалась ими для развития прогресса…

Менталист осекся слишком поздно — на него уже смотрели с подозрением. Альберт фон Нойверк и вовсе не скрывал мрачного торжества.

— Просто… — Гаспар оттянул узкий ворот рубашки и потер висок, — у меня есть одна знакомая чародейка, она как раз аэромантка. И тоже не стесняется рассказывать многое… в приватной обстановке.

Намек на разговоры с чародейками в приватной обстановке заметно снизили подозрительность и оживили обстановку. Векер смущенно кашлянул в кулак.

— А это правда, что прикосновение чародейки вызывает ни с чем не сравнимое ощущение, которое невозможно забыть? — тихо и осторожно спросил он, наклоняясь к уху Гаспара.

Гаспар прикрыл глаза, на секунду вспоминая подобное прикосновение. И не только.

— Правда.

Возможно, разговор перетек бы в русло обычных мужских разговоров, если бы дубовые двери не распахнулись, и в зал не вошло около десятка одетых почти одинаково, дорого и со вкусом представительных господ со свежими газетами под мышкой. Возглавлял процессию худощавый мужчина со строгим, гладко выбритым лицом с высоким лбом и голубыми глазами.

Хефлиги распространились по залу, молча кивая знакомой компании, расселись по диванам, креслам, стульям, зашуршали газетами. В дверях появился лакей с кружками и чашками на подносе.

Мужчина со строгим лицом быстро отыскал взглядом Гаспара. Подошел. Внимательно изучил менталиста, заложив руку между пуговиц жилетки.

— Гаспар Франсуа Этьен де Напье? — спросил он и приветливо улыбнулся. Голос был мягким и вкрадчивым.

— Да, — Гаспар поднялся со стула.

— Рад встрече и добро пожаловать в наш клуб, — мужчина протянул руку. — Позвольте представиться: я — Йозеф Вортрайх. Большая честь познакомиться с вами.

— Взаимно, хэрр Вортрайх, — менталист пожал ему руку, такую же мягкую и ухоженную.

Вортрайх заложил ладонь между пуговицами.

— Не сочтите за наглость, — деликатно и вкрадчиво произнес он, — но мне хотелось бы украсть несколько минут вашего драгоценного времени. Через четверть часа у меня в кабинете. Вас проведут, — заверил он.

— Конечно, — кивнул Гаспар.

Вортрайх кивнул в ответ, развернулся и вышел из зала.

— А вы везучий человек, хэрр Непьер, — сказал снизу Векер. — Возможно, вам и впрямь стоит задуматься об инвестициях в предприятие, которое предложит хэрр Вортрайх.

Гаспар, пытаясь сообразить, что все это значит, не ответил. Нойверка рядом с собой он заметил только тогда, когда тот коснулся его плеча.

— Позвольте я вас провожу, — дружелюбно предложил он, указывая на дверь.

Менталист не стал возражать. Распрощался с недавними собеседниками, обещав сохранить визитки. Александер Пристерзун посмотрел ему вслед с разочарованием.

— Знаете, Гаспар, — говорил Нойверк, пока вел его к дверям, — а ведь я вас сразу даже и не узнал. Вы поразительно хорошо выглядите… для мертвого.

— Простите?

— Ну как же? Пять лет назад вы погибли из-за несчастного случая. Упали с лошади во время скачек.

— О, это сильное преувеличение, — Гаспар не растерялся, протягивая Нойверку руку на прощание. — Да, пришлось пролежать больше полугода, не вставая с постели, но…

— Действительно, сильное, — кивнул Нойверк, крепко пожимая руку. — Вы же скончались через два дня. Я ведь был на ваших похоронах.

Гаспар среагировал на рефлексе. Он сжал ладонь хэрра Нойверка и вонзил в его сознание иглу, крепко стиснув зубы, чтобы не взвыть от острой, режущей боли в висках. Нойверк замер с тупым, не выражающим ничего лицом и широко раскрытыми глазами. Игла пробила кости его черепа, ввинтилась в мозг и раскрылась частой сетью из тончайших, жгучих нитей. Сеть набросилась на лежащие на самой поверхности воспоминания о последних часах жизни Клауса фон Нойверк, заключила их в себя и уволокла вниз, в самые темные углы памяти, как утопленника, брошенного в реку с камнем на шее.

Теперь если Нойверк постарается вспомнить, что с ним происходило в это утро, получит лишь жуткую головную боль. А если кто-то отыщет в глубинах его памяти эти воспоминания и попытается распутать сеть… то, конечно, распутает. Менталист сработал грубо и второпях, не заботясь о надежности блока. Но без последствий для Нойверка не обойдется.

Гаспар поддержал его, подвел к стулу у дверей, усадил возле вазона с шамситской пальмой и вышел из зала, держась за раскалывающуюся от боли голову.

Глава 17

Ариана выглянула из прачечной крикнуть Борга, чтобы увалень не лодырничал и не строгал деревянные подарки для девочек «Морской лилии», а уже вылил таз на задний двор и принес чистой воды. Сегодня был день уборки, и Ариану назначили прачкой. У мадам Анжелики имелось полно причуд, она даже не держала в «Лилии» прислугу, уверяя, что стайка бабенок сама себя обстирать может. И личным примером, подворачивая рукава, показывала расфуфыренным царевнам, как. И как мести, и как мыть и драить. Живущие в «Лилии» девочки давно смирились. Ариана — нет, но предпочитала помалкивать.

Борг не отозвался. Ариана бросила в таз чьи-то панталоны и вышла в коридор, уже набирая в грудь воздуха для длинной отповеди, но вдруг встала, как вкопанная, и забыла, зачем вообще вышла.

На пороге стояла женщина в голубом атласном платье с кружевами и пышной юбкой. Весьма скромном по меркам анрийских модниц на содержании богатых мужчин, но, как быстро определила Ариана, дорогом. Девушка мельком окинула вошедшую и догадалась по ее осанке, что в «Лилию» пришла аристократка.

Женщины у мадам Анжелики тоже бывали, хоть и редко. Правда, те, что приходили удовлетворить свое постыдное влечение, посещали «Лилию» исключительно