— Дети, наверное, — сказал я. — По вечерам на улицах подростков околачивается много? В каникулы они совсем неуправляемые.

— Никто не околачивается. — Том надулся, словно я очернил Уэксфорд. — Здесь тебе не О’Коннелл-стрит с ее закусочными, спорттоварами и игральными автоматами. Тутошняя молодежь не чета дублинской.

— Но кто-то же это сделал.

— Сделал. И если я узнаю — кто, сверну ему шею.

Я оглядел кабинет, унылую комнату в тусклых обоях; письменный стол грозил в любую секунду развалиться, но полки, как ни странно, были уставлены религиозными книгами.

— Остались от прежнего хозяина, — сказал Том, заметив мое удивление. — И веселенький декор тоже от него. На следующей неделе отправлю книжки в Уотерфорд. Не чаю от них избавиться.

— Сам почитать не хочешь?

— Издеваешься? Такая скучища — мухи дохнут.

— А эта? — Я показал на книгу в меткой обложке, которая вряд ли пришлась бы по вкусу отцу Уильямсу.

— «Коммитментс»?[28] Нет, это моя. Не читал? Я покачал головой.

— Ну и словечки там — негр покраснеет, — засмеялся Том. — Но вещица занятная.

— Я о ней слышал. В школе ребята что-то говорили.

— Лучшая ирландская группа в стиле соул! — Том раскинул руки, словно представлял музыкантов на сцене «Олимпии». — А вот еще одна штучка того же Родди Дойла. — Он взял книжку с тумбочки. — О дублинской шлюхе, которая вдруг залетела.

Его неожиданная грубость меня слегка покоробила, и я вспомнил, что Ханна сказала о папе-поляке. Может, это касается и Тома?

— Они же есть, эти грязные девки, чего уж там? — сказал он. — В Дублине-то их, поди, пруд пруди? Разгуливают чуть ли не голышом. Все прелести напоказ. Смотри кому не лень. А ученики твои по ним с ума сходят, да?

— Ребята все разные, есть взбалмошные, есть тихони.

Мне хотелось сменить тему. Я вдруг пожалел, что приехал, и предстоящие дни с Томом показались мукой. Мы четыре года не виделись, а он заводит подобные разговоры. Но что нас связывает, подумал я, кроме прошлого? Шесть лет в одной келье, одна профессия, кусок юности, прожитый вместе. Но есть ли у нас что-нибудь общее? Вспомнились школьные классы, тихий порядок библиотеки. А я вот здесь, выслушиваю Томовы непотребства.

— Однако ты дома, — сказал я, стараясь перевести разговор.

— Почему это?

— В смысле, в Уэксфорде.

— А, ну да.

— Семья, наверное, рада. Все твои девять братьев и сестер.

Том пожал плечами:

— Да мы и не видимся. Трое в Америке, двое в Австралии, один в Канаде. Две монахини сидят взаперти. Здесь только один брат. У него, конечно, ферма.

— Боже мой!

— Народ бежит, Одран. Здесь работы не сыщешь. Прям как в голодные времена. А премьер Хоги только о себе и думает, обустраивает свое гнездышко. Видал, какой остров отхапал? По телику показывали. И никто не спросит, как на его зарплату можно купить целый остров.

— Все предпочитают молчать, — сказал я. — Даже когда что-то происходит на наших глазах.

— Что верно, то верно.

— Но отец с матерью, наверное, рады, что ты рядом.

Том покачал головой:

— Они умерли, Одран. Ты не знал?

— Что? — Я подумал, что ослышался.

— Родители скончались. Вот уж как три года. Маму угробил инсульт, отца, через пару месяцев, инфаркт.

— Не может быть. — Я ошеломленно смотрел на него.

— Вот так вот.

— Но почему ты меня не известил? Почему ничего не сказал? Я бы чем-нибудь помог.

— Чем бы ты помог?

— Ну хоть на похороны приехал бы.

— На похоронах была половина Уэксфорда. Зачем тебе стоять в массовке.

— Господи боже мой, Том, я же твой лучший друг. Ты должен был мне сообщить.

Том опустил взгляд и побарабанил пальцами по столешнице, обтянутой кожей. Во мне закипала злость — это ж надо, родители умерли, а он и словом не обмолвился. Хороша дружба! Но выпустить пар я не мог. Как ругать того, кто пережил горе? Однако мне было обидно, жутко обидно, как будто Том перечеркнул семнадцать лет нашей дружбы.

Повисло долгое неловкое молчание. Наконец Том глянул на настенные часы, и тотчас брякнул дверной звонок.

— Не успел предупредить — у меня беседа с прихожанами, — сказал Том. — Мамаша, знаешь ли, и непутевый сынок. Он у меня в служках. Славный паренек. Но дома фордыбачит, и раз в неделю мать приводит его ко мне. Пытаюсь наставить мальчишку на путь истинный.

— Раз в неделю? — Я изобразил интерес, хоть еще не сладил с обидой. — Тебе это не хлопотно?

— Ничего. Парню наши беседы нравятся, я вроде бы нашел к нему подход. Давай позже встретимся в баре «У Ларкина», хорошо? Скажем, часов в шесть. Да не бойся ты, неволить не буду. Пропустим по паре кружек с прицепом.

В дверь стукнули, и на пороге возникла миссис Гилхул, явно встревоженная.

— Миссис Килдуфф пришла, — сказала она, переводя взгляд с Тома на меня. — С Брайаном.

— Входите, входите. — Том поманил женщину лет сорока, заметно взволнованную визитом к священнику, и мальчика лет восьми-девяти, окинувшего нас затравленным взглядом. Что ж такое стряслось с несмышленышем, подумал я, что понадобилась помощь пастыря? Бедняга выглядел каким-то затюканным.

— Не буду вам мешать, — сказал я и шагнул в прихожую.

— Значит, в шесть «У Ларкина», — напомнил Том. — И вы, миссис Килдуфф ступайте, а мы с Брайаном поболтаем. Дайте нам часик-полтора, будьте умницей.

— Может, вы останетесь, отче? — сказала миссис Гилхул, когда женщина вышла на улицу. — Как говорится, ум — хорошо, а два — лучше.

— Нет, это неудобно, — ответил я.

И тогда вдруг экономка стукнула в закрытую дверь кабинета и, не дожидаясь ответа, вошла внутрь.

— Что вы себе позволяете, миссис Гилхул! — Том сидел за столом, мальчик — в кресле, которое перед тем занимал я.

— Да вот отче говорит, ему было бы интересно посмотреть, как ведется работа в приходе. — Экономка кивнула на меня. — Верно, отче?

— Нет, — опешил я. — Ничего такого я не говорил.

— Значит, я недопоняла. — Старуха врала и не краснела. — Но ведь это неплохо, какое-то разнообразие, правда? Заходите, отче, и расскажите о себе, а мальчик послушает.

— Это возмутительно… — начал Том, но я не дал ему договорить, утянув экономку в коридор.