— Будь добр, сгоняй по-родственному за ней, — повернулась к Арчеру миссис Минготт. — А эта симпатичная леди пока расскажет мне, что происходило у Бофортов.

За те полтора года, что минули со дня их последней встречи, Арчер не раз слышал имя графини Оленской и даже знал основные события ее жизни. Он знал, что прошлое лето она провела в Ньюпорте, где постоянно появлялась в обществе; но осенью она внезапно сдала «именно такой, как надо, домик», подобрать который для нее стоило столько усилий Бофорту, и решила обосноваться в Вашингтоне. Зимой, он слышал, она (как, впрочем, говорили обо всех хорошеньких женщинах в Вашингтоне) вращалась в «изысканном дипломатическом обществе», которое маскировало индифферентность к светским развлечениям администрации президента. Он слушал эти рассказы и различные противоречивые мнения о ее внешности, сплетни о том, кого она выбирала себе в друзья, с таким чувством, словно ему рассказывают о ком-то давно умершем; но когда Медора упомянула ее имя на матче лучников, Эллен О ленская вруг ожила для него снова.

Жеманный лепет маркизы внезапно вызвал в его памяти картину небольшой гостиной, освещенной огнем камина, и он ясно услышал звук возвращающейся кареты — дребезжание колес по мостовой пустынной улицы. Он вспомнил историю, которую когда-то читал, — как крестьянские дети в Тоскане жгли связки соломы в придорожной пещере и из дыма возникали молчаливые образы-призраки, поднимаясь из-под своих могильных плит…

Дорожка, ведущая к морю, спускалась с обрыва, на котором прилепился дом, по обсаженной ивами тропинке над водой. Сквозь листву Арчер мог видеть маяк Лайм-Рок с белой башней и крошечным домиком, в котором смотрительница Ида Льюис[75]героически доживала свои последние годы. За маяком виднелись плоские берега и уродливые фабричные трубы Козьего острова, а дальше переливающаяся золотом бухта уходила к поросшему низкорослым дубняком острову Пруденс и к берегам острова Коннанпкут, едва виднеющимся в легкой дымке садящегося за горизонт солнца.

Ивовая тропинка вела к деревянным мосткам, которые заканчивались беседкой в форме пагоды. В беседке, спиной к берегу, прислонившись к перилам, стояла женщина. При виде ее Арчер остановился, словно пробудившись ото сна. Это видение из прошлого было мечтой, а реальность ожидала его в доме над обрывом — запряженные пони в карету миссис Уэлланд у парадной двери, Мэй, полная горячих надежд, которая сидела сейчас под бесстыдными олимпийскими богами, вилла Уэлландов в конце Бельвю-авеню и, наконец, мистер Уэлланд, уже переодевшийся к обеду, снующий взад-вперед по гостиной с часами в руке, с нетерпением, повергающим его в подавленное состояние, — ведь это был один из тех домов, в котором все живут точно по часам.

«Кто я, собственно, такой? Всего лишь зять», — подумал Арчер.

Фигура в беседке не шевелилась. Молодой человек долго стоял посередине склона, глядя на залив, где сновали парусные шлюпки, яхты, рыболовные суда и пыхтящие буксиры с груженными углем черными баржами. Женщина в беседке, казалось, тоже не могла оторвать взгляда от этой картины. За серыми бастионами Форт-Адамса[76]тысячью огней сверкал медленный закат, и его сияние окрасило парус одинокой лодки, выходившей из пролива между берегом и маяком Лайм-Рок. Арчер вспомнил сцену из «Шогрэна», где Монтегю подносил к губам ленту Ады Диас, которая даже не ощутила его присутствия.

«Она не знает — и не догадывается. Неужели бы я тоже не почувствовал, если бы она подошла ко мне сзади? — подумал он и вдруг сказал себе: —Если она не повернется до того момента, как лодка пройдет Лайм-Роком, я вернусь обратно».

Лодка медленно скользила по течению. Она приблизилась к Лайм-Року, заслонила крошечный домик Иды Льюис и миновала башню, в которой висел фонарь. Арчер подождал, пока широкая полоса воды не сверкнула между последней скалой острова и кормой лодки, но фигура в беседке на конце пирса не шелохнулась.

Арчер повернулся и стал карабкаться вверх по склону.

— Как жаль, что ты не нашел Эллен, мне бы так хотелось повидать ее снова, — сказала Мэй, когда они в вечерних сумерках возвращались домой. — Но может быть, ей все равно — она так изменилась.

— Изменилась? — эхом отозвался Арчер. Голос его был абсолютно бесцветным, он не сводил глаз с прядающих ушами пони.

— Я имею в виду — стала равнодушной к своим друзьям. Бросила Нью-Йорк и свой домик, проводит время с такими странными людьми. Представь, как ей должно быть ужасно дискомфортно у Бленкеров! Она говорит, что пытается присматривать за Медорой — как бы та не вышла замуж за какого-нибудь ужасного человека. Но иногда мне кажется, что ей просто скучно с нами.

Арчер молчал, и она продолжала с оттенком жесткости, которую он никогда раньше не замечал в ее чистом свежем в голосе:

— В конце концов, я начинаю думать, не лучше ли ей было остаться с мужем.

Арчер расхохотался.

— Sancta simplicitas![77]— воскликнул он. И когда она повернулась, вопросительно подняв брови, добавил: — Не думаю, что ты когда-либо произносила более жестокие слова.

— Жестокие?

— Да. Говорят, любимое занятие ангелов — наблюдать за грешниками, которые корчатся в аду; но даже они, я уверен, не думают, что там прекрасно.

— Тогда, конечно, жаль, что она вышла замуж за границей, — сказала Мэй тем примиряющим тоном, с каким ее мать всегда встречала выходки мистера Уэлланда. И Арчер почувствовал, как ему мягко отвели место в категории неразумных мужей.

Они проехали вдоль всей Бельвю-авеню и въехали в ворота, чьи обтесанные деревянные столбы были увенчаны чугунными фонарями. Окна виллы уже были освещены, и когда карета остановилась, Арчер увидел тестя точно таким, как он представлял себе: расхаживающим по комнате с часами в руке со страдальческим выражением на лице, которое, как он давно убедился, было куда более действенным, чем гнев.

Войдя вслед за женой в переднюю, молодой человек вдруг почувствовал, что его настроение изменилось.

Было что-то такое в роскоши особняка Уэлландов и в вязкой его атмосфере, заполненной различными предписаниями и запретами, что всегда проникало ему в кровь как наркотик. Тяжелые ковры, предупредительные слуги, вечное навязчиво дисциплинирующее тиканье часов, вечно обновляемая куча визитных карточек и приглашений на столике в передней — длинная цепь тиранических мелочей, связывающих данный час с последующим и каждого члена семьи со всеми остальными. Все это делало почти бессмысленным любое менее систематизированное существование, но сегодня он сумел побороть наркотическое влияние обстановки в доме Уэлландов, и виной тому была его встреча с Эллен, о которой она даже не догадывалась. Именно это казалось ему исполненным тайным смыслом и каким-то особым значением.