— Ой, она меня кусать. — Он отдернул руку, выпустив девочку.

Та шарахнулась в сторону, протиснулась между сдвинутыми скамьями и сложенными штабелями досками, вскочила на какой-то ящик, спрыгнула и опрометью кинулась к входной двери.

— Дергачев, закрой дверь! — крикнул Катюшин. — Крикунцова, успокойся, тебя тут никто не тронет!

Но, увы… Все произошло слишком быстро. Они все еще толпились в проходе, мешая друг другу. Ближе всех к двери был Дергачев, но и он опоздал. Крикунцова прошмыгнула мимо и…

— Вот чертовка ненормальная! — Дергачев обернулся от дверей. — Прямо под руку нырнула. Юркая мелюзга… Ну, все, вон по дорожке уже мчится во все лопатки. Пятки сверкают.

— Кто-нибудь хоть что-нибудь понимает? — несчастным голосом спросил Мещерский. — Чей это ребенок? Она что — больная, что ли?

Катюшин кивнул и постучал кулаком себя по лбу.

Катя подумала: «Какой знакомый жест».

— Она меня кусать. — Линк массировал кисть, на коже отпечатались следы зубов. — Она нас пугаться.

Она часто сюда приходить. Я ей давать еда, одежда, игрушка.

— Михель, я тебе сорок раз говорил, — Катюшин досадливо поморщился, — оставь ты эту свою благотворительность. Крикунцовой самой вещи не давай.

Если хочешь помогать ей, вызови сюда бабку ее, Марью Петровну. Она за Машкой смотрит. А самой девчонке что ни дай — либо в траве потеряет, либо мамаша-пьяница у нее заберет, пропьет.

— Но она просить, как мне отказать больной голодный ребенок?! — жалобно воскликнул Линк.

— Да не голодная она, а блажная, — Катюшин покачал головой. — Шизофреничка она. Слышали, как орет? Напугали мы ее. Как же, она сама кого хошь испугает. Пол вон весь изгваздала, — он посмотрел на Кравченко. — А о чем это она тут голосила, а?

— А что вы на меня так смотрите, лейтенант? — спросил Кравченко.

— Она бояться. Что кто-то ее зарезать, как ту, другую. — Линк вдруг всплеснул руками. — Иван, ну зачем ты ее отпускать?

— Что я вам, спринтер, что ли? Я и так обалдел. — Дергачев пожал плечами. — Я, как мы с тобой и договаривались, проводку пришел смотреть. Вдруг слышу, тут вопли какие-то дикие, словно кошку за хвост тянут.

— Послушайте, ну а что же мы стоим? — сказал вдруг молчавший доселе Базис. Катя вообще удивилась, увидев его в церкви, он же вроде оставался у машины? — Что же это мы вот так и отпустили ее? Что она там кричала? А вдруг она и правда могла что-то видеть? Она ведь вечно тут по берегу шляется. Я ее сколько раз замечал. И тут, у пруда, и на пляже, и в роще, на кладбище.

— Не у старой ли березы? — быстро спросила Катя.

— Ну да, и там. Пацанье наше вечно туда шастает.

Ну, и она тоже. И к нам она иногда заходит. Юля ее кормит. У нее мать-то пьянь пьянью, они в Рыбачьем живут. А тут в поселке у нее бабка. Хорошая женщина, раньше кассиршей в магазине работала. Мать-то вроде прав лишили родительских, так бабка ей теперь за всех родителей родитель. Слушайте, — Базис оглядел их, — мне, честное слово, кажется, что Крикунцова могла…

— Она домой, наверное, дунула, к бабке под крыло, — быстро перебил его Катюшин. — Ну, поедем, подбрось-ка меня, Илюша, до Марьи Петровны.

— Конечно, какой разговор. — Базис повернул к двери.

— Я ничего не понимаю. Совершенно, — сказал Мещерский. — А чего вы все прямо остолбенели, когда эти следы на полу увидели?

— Мы просто растерялись.., от неожиданности, — ответила Марта.

И в ответе ее между двумя этими фразами была крохотная, но красноречивая пауза, на которую никто не обратил внимания, кроме Кати.

— А вы… Вас как зовут? А то ехали вместе, говорили, а я даже имени вашего не знаю?

— Сергей. Сережа. — Щеки Мещерского покрылись румянцем. Он смутился.

— Ну, мы все просто немножко растерялись, Сережа, — мягко сказала Марта, глянув на Линка. — Здесь такое случается. Иногда.

— Надо посоветоваться. Срочно, — шепнул Катюшин Кате, проходя мимо нее к двери. — Я к Крикунновым, потом в опорный. Сможешь туда подойти где-нибудь минут через сорок?

К опорному пункту Катя подошла даже раньше. Оставив Линка, Дергачева и Марту в церкви, они втроем решили возвращаться в гостиницу. Настроение резко упало. Кравченко притворно жаловался на изжогу.

Мещерский хмурился. Он явно о чем-то думал, но с Катей не заговаривал. Возле почты все невольно замедлили шаг. Кругом на обычно пустой и тихой центральной площади Морского шумел, галдел, торговал рынок. Увидеть такое количество народа было даже как-то чудно. Но оказалось, это местная традиция в конце июля — рыбная ярмарка.

— И не надо удочки забрасывать трудиться, — заметила Катя, кивая на ящики со свежей рыбой, громоздившиеся возле грузовиков «Газелей». — Вот что, я в треске этой вашей мало что смыслю, а вы — рыбаки со стажем. Вот и идите, купите что-нибудь к ужину. Юлии отдадим, попросим приготовить.

— А сама-то куда же ты? — спросил Мещерский.

— А я.., куплю груш. И вот что, мы тут в такой толпе потеряться можем. Так что вы меня не ждите, идите прямо в гостиницу.

Катя собралась их оставить, повернулась и услыхала, как за ее спиной Мещерский буркнул:

— Как же, груш, держи, Катюша, карман. Думает, мы не знаем, глухие совсем, как пробки. Чао участковому! Вадька, ну а ты-то что опять молчишь?

— Брось, — ответил Кравченко, — тут дела серьезные. Кать, слышь? Мы тебя вон там подождем, — и он веско кивнул на белые зонтики тентов летней пивнушки напротив почты.

Катя подумала, что иногда Драгоценный В.А. ведет себя так, что им как мужем и спутником жизни можно просто гордиться. Правда, это бывает нечасто, исключительно при норд-норд-весте.

Катюшин был уже у себя. Царил за столом над грудой рапортов и бланков. Возился с пробкой фанты — крепкая попалась. Крутанул, сорвал, плеснул газировки в стоявшую на столе огромную керамическую кружку, до боли похожую на детский горшок, кокетливо украшенный зодиакальным знаком Льва.

— Глотни-ка, вода из холодильника, — он, как бармен, пустил кружку по столу прямо к Кате, а сам жадно присосался к бутылке. — Уф, хорошо… А то во рту пересохло. Ну все. Дома Крикунцова. Я прямо от них.

— С девочкой говорил? — спросила Катя.

— Не-а, бабка там как цербер, не пустила меня к ней. Мол, прибежала наша Маша с улицы и ревет в три ручья. Я Марье Петровне, ну, бабке-то ее, не стал ничего говорить. Сказал — шел, мол, мимо, гляжу — пацаны Машку дразнят, до истерики довели. Ну, я и зашел с тем, чтобы спросить у нее фамилии хулиганов.

Не очень складно, конечно, соврал. Она и своего-то имени порой не помнит, не то что чужие, ну короче…

Марья Петровна мне: «Ни-ни, сейчас ее не тревожь, я ее только успокоила, таблеток дала. Не волнуй мне ее, потом». Ну я сказал, что вечером к ним загляну.