Он так устал, что, казалось, у него бы не хватило желания подняться, если бы вдруг на горизонте появились преследователи. А Никита почувствовал, что они где-то рядом. Как будто вот-вот должен был грянуть гром...

– Вот они, голубчики...

В комнату вошел здоровенный детина с автоматом на ремне. Посмотрел на Стаса, перевел взгляд на спящего Никиту.

– Я же говорил, что мы их найдем...

Это был голос Восьмого. Никита увидел и его самого. Он спрыгивает с печи, подходит к нему, вытягивает руку с пистолетом, прислоняет к уху набалдашник глушителя...

Никита хорошо помнил, как прострелил горло Восьмому. Этот гад не мог выжить. Но ведь он жив и сейчас будет стрелять. И хотя Никита не сможет ответить ему тем же, но и лежать сложа руки он не может. Он сунул руку под подушку, вырвал из-под нее свой пистолет... Восьмой с ужасом отскочил от него.

– И-и! – А визжит, как баба.

Никита вытянул в его сторону руку с пистолетом. И в этот миг проснулся. В трех шагах от него действительно стояла женщина. Глаза по пять копеек от страха, брови, нос и рот сведены в знак вопросительного восклицания. А палец уже выдавил слабину на спусковом крючке. Но в самый последний момент Никита все же успел повести рукой чуть в сторону. Чихнул выстрел, лязгнула затворная рама – пуля врылась в штукатурку печи в каких-то сантиметрах от линии, на которой стояла женщина.

– Ой, мамочки! – Бедняжка обморочно закатила глаза и стала оседать на пол.

Никита вовремя подскочил к ней, подхватил на руки и отнес на свою кровать... Наверняка это была деревенская баба, но вряд ли в классическом варианте. Живого веса чуть более пятидесяти килограммов. Стройная, симпатичная и даже в определенной степени ухоженная. Лет тридцать ей – если судить по меркам вымирающих деревень, то совсем молодая. Одета интересно – бабий платок, черная футболка с изображением каких-то монстров рока, джинсы на бедрах и в заключение калоши – черные, блестящие, совсем как настоящие... Фигурка очень даже – пышная грудь, живот с жирком, но талия совсем не широкая, развитые бедра...

– И не стыдно-то? – женщина вскинула брови возмущенно.

Никита и не заметил, как она открыла глаза. Потому что смотрел на ее ноги... Действительно, должно быть стыдно...

– Э-э, я смотрел, ну, может, ранил вас, – смущенно пробормотал он.

– Нет, все в порядке, – язвительно усмехнулась она.

– Э-э да...

– Может, спрячешь пистолет?

– А, да... – Никита сунул ствол за спину, за пояс брюк.

– Беглые, что ли? – поднимаясь с кровати, спросила женщина.

– Э-э нет...

– Да ладно тебе... – хмыкнула она.

Потянулась, дугой выгибая спину; забросила руки за шею – вытащила заколки из волос, встряхнула ими, ловко стянула их в пышный конский хвост. Волосы у нее не очень длинные, но густые, хоть на парик их остригай. Приятный темно-русый цвет отлично сочетался с карими глазами... Красивые глаза... Никита снова поймал себя на излишнем любопытстве.

– У меня-то муж тоже сидит, – как о чем-то обыденном сообщила она. – И знаешь за что? Бревна-то для сарая украл. Пять лет общего режима-то дали, по году за бревно... Я так и говорю, мало украл. Страна у нас такая, кто вагонами ворует, тому честь и хвала-то. Кто для себя что-то взял – тому вечный позор... А плевать я хотела на такой позор! Я Севку своего не осуждаю. И люди понимают... А ты за что сидел?

Женщина говорила бойко, с нажимом на «о». Чувствовалось, что родом она из этих мест.

– Килограмм золота украл, – соврал Никита.

– О-о!

– На приисках работал, там и украл...

– У-у!

– Бригадир пудами воровал – и ничего. А меня за килограмм сдал...

– Вот сука!

– Кто, я?

– Нет, бригадир... А ты тоже хорош, зачем попался-то?

– Да попался...

– Небось кое-что припрятал. Ну, сколько-то там килограмм...

– Нет...

– Да ладно тебе, я ж на твое добро не зарюсь... Но и ты на меня так не смотри... – кокетливо улыбнулась она. – У меня добра много-то, но не про тебя... Я мужа жду. Совсем немного осталось, два года всего...

– Это хорошо...

– Что хорошо?.. Спросил бы лучше, как я целых три года без мужика живу...

– Как?

– А тебе не все равно?

– Все равно...

– Малахольный ты какой-то... Хоть бы спросил, как меня зовут-то... Кристина меня зовут...

– Никита...

– Кристина и Никита... Звучит?

– Э-э... Не знаю... – ошарашенно протянул Никита.

Женщина ему понравилась, спору нет. Но у него и в мыслях не было сопоставлять себя с нею. А вот ее точно заносит. Видно, совсем худо ей без мужика. Оттого и горят глазки, оттого румянятся щечки.

– А я знаю. Не звучит!

Кристина обиделась. Как будто Никита действительно в чем-то перед ней виноват.

– А это твой друг-то? – пальцем показала она на Стаса.

Может, и не совсем прилично показывать на людей пальцем. Но было бы глупо с его стороны делать ей замечание. Тем более что Кристина не очень-то стремилась выглядеть приличной...

– Да, – кивнул Никита.

– Вместе бежали?

– Ну...

– Да не бойся ты, я в милицию-то не побегу... Мне муж потом этого не простит... Мужика чужого простить сможет, а чтобы ментам-то помогать – нет...

И надо было ей чужого мужика упомянуть... Никита понимал, куда она клонит. Как понимал и то, что внутри него течет живая кровь, а не раствор холодного формалина. Ничто человеческое ему не чуждо... Но у него есть жена, и он прежде всего должен думать о ней...

– Что с ним?

Кристина с интересом рассматривала Стаса. В голове у Никиты мелькнула предательская мысль – было бы неплохо, если бы она переключилась на него. Он вроде бы парень не промах, не зря же в него Серафима влюбилась... Но ведь Серафима ждет его...

– Простудился... Температура высокая...

– Бледный он какой-то... Давно температурит?

– Да уже пять дней...

– Кашель, одышка?

То ли Стас услышал обращенный к Никите вопрос, то ли время подошло – он выдал такой кашлевой залп, что стекла в окнах задрожали.

– Ничего себе... А если это пневмония?..

Кристина склонилась над ним, движением руки велела Никите молчать. Прислушалась.

– Хрипы нехорошие... Как бы воспаления легких не было... В любом случае-то лечить нужно...