В абсолютном одиночестве она смотрела, как поезд уходит со станции.

Когда хвостовые огни исчезли в темноте, она пошла в вокзальный буфет. Там было многолюдно — в основном бизнесмены, зашедшие выпить кружку пива или чашечку ристретто по дороге с работы домой. Симона села за столик у окна и закурила.

Подошел официант, и она заказала виски. Uno doppelte, per favore.[31]Когда официант принес заказ, она выпила виски залпом. Затем позвонила мужу — поболтала с ним о делах на Всемирном экономическом форуме и сообщила, что будет в Давосе где-то после часа ночи.

— С Джонатаном все в порядке, — добавила она. — Естественно, он очень расстроен, но виду не показывает. В этом он весь. Нет, дату похорон пока не назначил.

В этот момент столик чуть пошатнулся и напротив нее сел бледный мужчина. Симона бросила на него недружелюбный взгляд.

— Боюсь, здесь занято, — сказала она, опуская телефон. — Вокруг достаточно свободных мест.

— А мне нравится сидеть у окна.

Она еле сдержалась, чтобы не нагрубить.

— Поль, мне нужно идти. Поезд пришел. Пока, целую. — Симона бросила телефон в сумочку и посмотрела на подсевшего к ней человека. Грустные глаза и бледная, почти прозрачная кожа. Она не смогла выдержать его взгляд дольше нескольких секунд. — Да, вид приятный, — произнесла она. — Но летом лучше.

— Летом я в Цюрихе.

Симона протянула через стол лист бумаги.

— Он — в черном «мерседесе», — сказала она. — Номера временные. Едет в Гоппенштайн, оттуда через туннель на автомобильной платформе. Сказал, что попробует успеть на поезд до Кандерштега в 22.21.

Изучив содержание бумаги, Призрак порвал ее и бросил в пепельницу.

— А оттуда?

— В Цуг. Его не сложно найти — у него на шее прибор слежения.

— Это хорошо. — Призрак чиркнул спичкой и поджег обрывки бумаги.

— Что будете делать? — спросила она.

Он не ответил, а Симона почувствовала себя глупо и разозлилась, что проявила интерес.

— У него с собой чемодан, — продолжила она более деловым тоном. — Заберите его. И флешку. Она у него в браслете на правой руке. И смотрите, чтобы он вас не заметил, — добавила она. — Я видела, что вы ехали за нами всю дорогу от дома Блитца.

— Это был не я. Я ждал на парковке.

— Точно?

Их взгляды встретились.

— Я следовал вашим инструкциям, — едва слышно произнес он.

— Ладно, — кивнула Симона. — Да, и еще одно… он вооружен.

Призрак встал из-за стола.

— Это не имеет значения.

Симона откинулась на спинку стула и снова закурила. Она смотрела в уличную темноту.

Выехав из Асконы, Джонатан направился не на восток, в сторону Лугано, Аироло и к туннелю Сен-Готард, проехав по которому он прибыл бы на место через три часа. Как и прошлой ночью, он двинулся в горы. Воспользовавшись бортовой навигационной системой автомобиля, он набрал название нужного ему города, и на экране появился маршрут. Компьютер сообщил, что через пятьсот метров необходимо повернуть налево, и он выполнил указание. Дорога сузилась с четырех полос до двух и ленивым серпантином поднималась в горы. Серебристые облака обволокли склоны. Начался довольно сильный дождь, а вскоре он превратился в ледяную крупку, которую ветер швырял в лобовое стекло, словно пригоршни гвоздей.

На полу в ногах стоял портфель Блитца. Джонатан думал о меморандуме по проекту «Тор», адресованном Эве Крюгер. Довольно безобидный меморандум, если не считать того, что «Тор» упоминается и на Эмминой флешке. Он мысленно представил логотип компании, выполненный стилизованным готическим шрифтом. «ЦИВ». «С кем я говорю?» — спросил Хоффман не столько с раздражением, сколько с нескрываемым страхом.

Этот вопрос Джонатан и сам хотел бы задать. Противнее всего были уловки. Все спланировано. Вероломно. Лживо. «Сколько это продолжалось? — хотелось ему спросить Эмму. — Когда началось? Сколько раз ты мне солгала? И наконец, почему я ничего не знал?»

Он включил печку. Теплый воздух принес с собой знакомый запах — ваниль и сандаловое дерево. Джонатан машинально посмотрел на пассажирское сиденье. Он ни на секунду не расставался с надеждой. Конечно, на сиденье никого не оказалось, но на мгновение он почти поверил, что Эмма рядом. Он даже почувствовал запах ее волос.

«Я должна кое в чем тебе признаться, — сказала Эмма. — Я читала твою почту».

Август. Воскресное утро. Они поехали в город Саная на границе Иордании с Ираком. Вре́менное назначение. Всего на три дня — заменить одного из Эмминых коллег, которого сразил аппендицит. Работа необременительная. Простуды. Инфекции. Синяки да ссадины.

Раннее утро, они лежат рядом на скомканных простынях. Через открытое окно в комнату врывается теплый ветерок, муэдзин зовет правоверных на молитву. Наслаждаясь покоем и уединением, они заново открывают для себя прелесть ухаживаний, любовных объятий по утрам, сменяемых дремотной передышкой и новыми объятиями…

Париж забыт. Никаких головных болей. Никаких пустых взглядов.

— Читала мою почту? — спрашивает Джонатан. — Нашла что-нибудь интересное?

— Это ты мне скажи.

— Письмо от моей финской подружки?

— Ты никогда не был в Финляндии.

— Очередной номер «Плейбоя»?

— Не-а, — говорит она и забирается на него. — Журналы с девочками тебя не интересуют.

— Сдаюсь, — говорит Джонатан, проводя руками по ее плечам, груди, чувствуя, как растет возбуждение. — Так что же?

— Даю подсказку: Вуле ву куше авек муа? — Ее произношение ужасно — французский по-пензансски.

— Да мы же только что… По крайней мере мне показалось, что это засчитано.

Эмма нетерпеливо мотает головой:

— Ах, уи, уи. М-м, же тэм. Пепе ле Пью.[32]Манифик…

— Пепе ле Пью? Похоже, я женился на сумасшедшей.

— Non, non, нет! Фромаж. Утка аль оранж. Патиссери.

— Что-то французское? Ты начиталась путеводителя «Мишлен»?

Эмма хлопает в ладоши, ее глаза сияют. Уже теплее.

— Um… Э-м-м… Круа Руж… Жан Кальвин… Фондю, — продолжает она дурачиться.

В голове Джонатана начинает проясняться. Швейцария! Она говорит о письме из Всемирной организации здравоохранения. Короткая записка от его начальства с предложением должности в штаб-квартире в Женеве.