что это сделал убийца, то целью его было – добить. По глупости своей он полагал, что Кошелев восстанет. Но тогда Ася здесь при чем? Она что-то знает, может, стала невольной свидетельницей каких-нибудь разговоров.

Подозреваемых было два: Зимин и архиерей. Но к версии со святым отцом, у которого была репутация ловкого проповедника, мысли Грениха клонились больше. Архиерей мог, по утверждению начальника милиции, все же замыслить какую-то махинацию, чтобы заполучить фабрику?

Сестра Кошелева, мать Аси, не приняв ни революции, ни нового правительства, была женщиной сварливого нрава, она обещала отписать имущество монастырю, так и поступила, составив никому не нужную духовную. Здесь крылась какая-то неприятная каверза. Монастырь ни на что претендовать, разумеется, не мог, но все же завладеть пустырем, на котором высилась груда старого кирпича, или же иметь виды на старые агрегаты было довольно заманчивой перспективой для обнищавшей церкви. Главное, убрать с дороги прямых наследников и предложить государству выгодные условия на кооперативных началах. Тут к месту и смерть Карла, и нападение на Асю, которая, между прочим, и была прямой наследницей согласно последнему Декрету о наследовании имущества… Кто же за этим стоит? Может, и архиерей. Может, он действительно собирается сбросить подрясник и объявить себя кооперативщиком. Нельзя, при всей чарующей святости и воздушности созданного молвой образа глубокого молитвенника, отрицать, что он мог иметь ко всей этой истории, явно приобретший оттенок мистики, самое прямое отношение.

В то утро, когда Ася, что-то предчувствуя, просила отвезти ее к могиле дяди, владыка явился в дом со стороны города. Если он не служил всенощную и заутреню в храме, а оставался все это время в монастыре и все богослужения провел в монастырской церкви, то он не мог попасть в город, не миновав кладбища…

– Идем-ка навестим преосвященного Михаила. – Грених резким движением поправил шляпу.

Глава 10. Отец Михаил

Воротами монастырь смотрел в противоположную от города сторону, подъехать к ним можно было, лишь обогнув Зелемск кругом. А для того требовалось выйти на шоссе и потратить с полчаса на весь путь. Но диагональ кладбища, как бы объединявшего город с монастырскими землями от севера к юго-западу, составляла самое близкое меж ними расстояние.

Могила Кошелева находилась немного правее пути. Грених давил в себе желание пойти глянуть еще раз, но надо было спешить. И, может статься, преосвященный Михаил тоже в спешке не стал заглядывать к новопреставленному, ведь доложили о болезни председателя, и он торопился того навестить. Мыслями Константин Федорович вновь отчего-то вернулся к Зимину, его ожогам и к ожогам на теле Аси, его перевязанной полотенцем руке и окровавленной ступне. И если он на кладбище был, отчего его Грених там не видел? Но, наверное, уж не стал бы Зимин сам себя так истязать. Как-то нехотя подумалось, не вонзил ли в щиколотку бедному секретарю зубы разъяренный хищный мертвяк?

О чем только не подумается в минуту, когда бежишь, за руку держа ребенка, минуя молчаливые надгробия, понурые статуи ангелов, покосившиеся кресты под затянутым серыми тучами безмолвным, тяжелым небом, в то время как, быть может, где-то рядом, за соседним камнем, прячется голодный упырь.

Погост вскоре вывел на узкую дорожку. Перед профессором встали белые чистенькие стены монастыря. Надвратной колокольней тот обращался к лесу. Это была монументальная, массивная, будто выросшая из-под земли, сахарная глыба с золочеными шпилями. Островерхие арки проемов черными, мрачными дырами слепо глядели в небо, отражая очертания облаков. Ворота и калитка плотно замкнуты. Но едва Грених занес руку, чтобы постучать, тотчас калитка распахнулась, и выглянула голова одного из насельников.

– Вы к преосвященному? – тотчас осведомилась голова.

Грених лишь неловко кивнул.

– Тогда просим, пожалуйте. Вас давно ожидают.

Невольно Константин Федорович глянул на Майку, придется, наверное, оставить ее за пределами мужского монастыря, но девочка, по обыкновению своему, сунула руки в карманы пальто, подняла подбородок, оттопырила губу и невозмутимо шагнула за порог калитки, – монах-келейник и слова поперек не успел молвить.

Короткие, взъерошенные колючки волос Майки, торчавшие из-под буденовки, ставший, увы, неопрятным костюмчик, ботинки, вечно заляпанные грязью, сослужили добрую службу. Ее приняли за паренька, как случалось всегда, и пропустили. Не желавший оставлять ребенка на проселочной дороге, Грених с облегчением промолчал.

Облагороженный фруктовыми деревьями, клумбами монастырский двор ярко сиял вспыхнувшими желтыми, красными, белыми и фиолетовыми огнями – то отцветали гелениум, безвременник, бегония и хризантемы. Ступив внутрь, Грених тихо шепнул Майке, чтобы она не раскрывала свое девичье инкогнито.

Девочка криво подмигнула отцу:

– За кого ты меня принимаешь?

Они шли за монахом; невольно взгляды приковывало не менее монументальное, нежели надвратная колокольня, строение монастырского храма – тоже белое, будто сахарное. Покатый свод венчало несколько барабанов с крохотными черными главками, делавшими храм похожим на ощетинившегося большого ежа. Под барабанами – кокошники, все как один исписаны свежими фресками. Все тело храма будто изрезано и изрыто закомарами, а в них тоже роспись. Издали церковь казалась обсыпанной звездами, и только приблизившись, можно понять, что звезды – это лики святых.

И такое количество их было в углублениях закомар и кокошников, что Грених усомнился, жительствовало ли на земле русской столько святых душ.

– Это все владыка, преосвященный Михаил расписывает… – Келейник заметил удивленные взгляды профессора и его маленького спутника. – После погрома ему все сии святые, каждый, в видениях явились и дали благословение свой лик изобразить на стене храма в память о погибших в годы богоборческой власти. Каждый, кто снился, брал за руку владыку, вел к стене и говорил, где угодно изобразить его. Каждому свое место нашлось. А сколько мироточивых икон из-под кисти преосвященного Михаила выходит нынче. Святые плачут по наступившим горьким временам. Каждая икона о чем-то сообщает. И только ему и ведомо о чем.

За храмом стояли одноэтажные простенькие постройки, выбеленные – по толщине побелки видно было, что раньше стены ежегодно обновлялись, но ныне ремонтных работ давно не производилось. В углу двора скромно ютилась деревянная звонница из сруба – тоже, как оказалось, творение рук викарного архиерея.

В келье преосвященного Михаила было светло от множества всюду расставленных свечей и совершенно не чувствовалось тесноты. А келья оказалась очень маленькая, здесь он жил, когда сам был келейником, с тех пор тут и остался, несмотря на высокий сан, – успел поведать насельник. Кроватью ему служила узкая лавка без матраса и подушки. Все кругом было густо уставлено всяческими банками, бутылями, склянками, ведрами, всюду лежали кисти, использованные палитры, валики, в углу ворох аптекарских пакетиков. К серым, невзрачным стенам прислонены подрамники и три