– Но, Джесси, если ты разрушить свой брак из-за меня, а потом…

– А потом ты не сможешь порвать с аббатством? Это ты хочешь сказать?

– Нет, не это. – Он шумно вздохнул. – Ладно, хочешь знать, что я чувствую?

Голос его звучал взволнованно, как будто ему пришлось встать на узенький карниз и он увидел, какая под ним высота.

Горло мне жгло в той точке, где сходятся ключицы.

– Я тоже люблю тебя. – сказал Уит. – И это меня до смерти пугает.

Ветер стих. Я едва могла смотреть на Уита. Его тело было покрыто россыпью теней, падавших от шалаша, что стоял за нами.

– Мы оба знаем, что все не так просто. Я имел в виду – что, если ты разведешься, а потом пожалеешь об этом? Понимаю, ты сказала, что вы живете с Хью раздельно, но как вы будете жить, когда ваш брак окончательно развалится? Бог мой, Джесси, как я смогу жить с этим? – Он вздохнул, и его дыхание коснулось меня.

Я притянула его к себе. Мы лежали и вслушивались в бисерные, искушающие звуки мира.

– Если мы сделаем это, страданий не избежать, – вздохнул Уит. – Мы будем одновременно прокляты и спасены.

– Я знаю. Знаю.

Уит поднялся на локте и крепко прижал меня к себе. Я понимала, что он препоручает себя – мне, нам, всему, что случится. Он чуть ли не до боли стиснул меня, рукой придерживая мою голову. Его пальцы давили мне на затылок, биение его сердца переполняло мое тело.

Мы занимались любовью на солнце, под открытым небом, а потом, лежа на одеяле, я расплакалась. Я заходилась плачем, и Уит поначалу встревожился, но я продолжала улыбаться ему сквозь слезы и наконец произнесла:

– Нет, нет, все хорошо, просто я так счастлива. – Мне хотелось сказать «так переполнена», но я не смогла.

Мы оделись, и Уит перенес одеяло в шалаш, подальше от солнца. Когда мы уселись на свернутое одеяло, он дал мне старомодный металлический термос с водой, потом порылся в глубине полотняного мешка.

– Хочу кое-что тебе показать. – И он достал две книги: «Золотая легенда» Иакова Ворагинского, а название второй я не рассмотрела. – Я просмотрел истории некоторых святых… тех, кто воспринял Иисуса слишком серьезно, когда дело дошло до отсечения «члена соблазна».

Мне было приятно, что Уит захотел вмешаться, помочь мне с матерью. Только позднее я вспомнила, как упрямо противилась вмешательству Хью, – разницы не было практически никакой.

– Я нашел святую Эудорию. Она жила в двенадцатом веке и отрубила себе палец. До того как монах-францисканец обратил ее, она была блудницей.

– Проституткой?

– Да, но это неинтересно, – ответил Уит, хотя, если честно, я не была столь уверена. – Рассказывают, что после того, как она отрубила палец, она посадила его в поле и из него вырос сноп пшеницы. Нелл могла сажать свой палец, а не хоронить его.

Это предположение заставило меня слегка вздрогнуть.

– Ты думаешь, мать копировала ее?

– В Ирландии было принято так называемое «белое мученичество», – сказал Уит. – Наш аббат постоянно читает об этом проповеди, уверен, что некоторые Нелл могла слышать. Это означает следовать по стопам святых, подражать тому, что они делали.

– Выходит, моя мать, отрубив палец и посадив его, подражала святой, которая сделала это шестьсот лет назад?

У «Золотой легенды» был старый, потрепанный переплет с отвратительным изображением Христа на голове у которого красовалось нечто вроде короны Британской империи. Он поднимал скипетр над головой коленопреклоненных людей с нимбами.

– Когда я начал искать эту книгу, на полке ее не оказалось. Тогда я пошел и спросил отца Доминика. Он открыл ящик своего стола, и она была там вместе вот с этой книжкой. – И он протянул мне книгу под названием «туземные религиозные предания». – Доминик сказал, что брат Тимоти нашел обе книги на кухне сразу после того, как Нелл отрубила себе палец. Она явно взяла их в библиотеке. И в каждой отметила страницу – о святой Эудории и вот эту. – Уит раскрыл вторую книгу на странице с загнутым кончиком и положил ее мне на колени.

Я уставилась на иллюстрацию, изображавшую русалку, вместо пальцев у которой были дельфины, тюлени, рыбы, киты.

– Что это?

– Ее зовут Седна. Она морская богиня. Ей отрубили все пальцы. Все десять.

Я прочитала текст под картинкой: волшебная, хотя и жутковатая история. Молодая женщина извещает отца, чтобы он приехал и спас ее от жестокого мужа. Они бегут на лодке, муж преследует их. Боясь за свою жизнь, отец бросает дочь в море, но она цепляется за борт и не хочет отпускать его. В панике отец отрубает ей пальцы. Один за другим.

Последние два предложения я прочла вслух:

– «Оказавшись в океане, Седна стала могущественной богиней с головой и туловищем женщины и рыбьим или тюленьим хвостом. Она прославилась как „Мать океана", а ее отрубленные пальцы превратились в морских существ, населяющих воды».

Сбоку колонкой был напечатан текст, посвященный числу десять, видимо, потому, что Седна потеряла десять пальцев. Я пробежала по нему:

– «С тех пор десять считается самым священным числом. Пифагорейцы полагали, что оно символизирует возрождение и свершение. Все остальное – производное от десяти».

Я смотрела на изображение Седны: длинные волосы, заплетенные в косы, волевое лицо.

– Не очень-то она похожа на католическую святую.

– Но она могла напомнить Нелл о святой Сенаре, – сказал Уит. – До обращения, когда она еще была Асенорой, русалкой.

Меня охватила дрожь, и он обнял меня и привлек к себе. Какое-то время мы сидели молча. Я больше не могла говорить об этом, представлять себе мать мученицей.

Налетевший ветерок трепал края одеяла. Я заметила, что свет немного потускнел.

– Неприятно, однако мне пора, – сказал Уит.

Он запихнул книги обратно в мешок, завинтил колпачок термоса, сложил одеяло, которое, я не сомневалась, взял со своей кровати. Он делал все это молча, и я следила за его порывистыми движениями, словно разрезавшими воздух, кожа рук была сухой, как ветхий пергамент, длинные загрубевшие пальцы покрыты мелкими мозолями.

Я накрыла его руку своей:

– Тяжело будет петь в хоре и молиться после, после этого?

– Да, – ответил Уит, не глядя на меня.

Когда мы подошли к краю воды, я увидела, что прилив вот-вот пойдет на убыль. Отец назьгоал эти несколько мгновений, перед тем как вода начнет спадать, «каруселью». Однажды, когда мы с Майком играли во дворе, он выманил нас и повел на протоку Кау-кау, чтобы мы посмотрели на это зрелище. Отчаянно скучая, мы глазели на поднимающуюся воду. Майк бросал по воде улиток, будто пускал «блинчики». Когда прилив наконец достиг предела, вся протока словно замерла – ни один стебелек травы на ее поверхности не колебался, а затем, через несколько минут, как по взмаху дирижерской палочки, вся вода закрутилась водоворотом в обратном направлении.