не без гордости: — Вот отчет с протоколом допроса Гризамова. Он сознался, что по уговору со следователем Липягиным регулярно избивал в камере Кравченко, добиваясь от него признательных показаний по делу Закотновой.

— Очень хорошо, товарищ капитан, — Кесаев спокойно принял папку. — Видите, а вы говорили, что это работа не для вас.

— Я там отметил большую помощь, которую оказал мне начальник оперчасти майор Гаврилов, — поторопился добавить капитан. — Можно сделать так, чтобы о его участии узнали в Москве? В Заполярье климат суровый, он хотел бы перевестись…

Кесаев нахмурился, в мгновение растеряв все свое благодушие. Заметив такую перемену, Витвицкий умолк.

— То есть «ты мне, я тебе», да? Я вас правильно понял? — уточнил полковник с недобрым прищуром.

— Без него… — начал было Витвицкий.

— Начальник оперчасти лагеря обязан, — резко оборвал Кесаев, — вы слышите, товарищ капитан?! Обязан оказывать вам всяческое содействие! А не пытаться выгадать что-то для себя.

— Да он не пытался… — совсем растерялся Витвицкий. — Я…

— Каждый раз я в вас разочаровываюсь, Виталий Иннокентьевич.

— Но…

— Свободны! — сухо бросил начальник и зашагал по коридору.

Витвицкий смотрел ему вслед, нервно покусывая губу, но на этом его злоключения не закончились.

— А, капитан, с возвращением, — раздался рядом голос Горюнова.

Витвицкий обернулся, неприязненно посмотрел на майора. Он был последним человеком, которого Витвицкому хотелось бы сейчас видеть. На лице Горюнова играла вежливая улыбка, но в глазах его неприязни было не меньше, чем у Витвицкого.

— Что ж ты, Виталий Иннокентьевич, меня перед начальством подставляешь? — сквозь зубы зло процедил Горюнов, подходя ближе.

Витвицкий поднял чемодан.

— Оставьте меня в покое, Олег Николаевич. Я устал от ваших тайн мадридского двора.

Он попытался уйти, но майор заступил ему дорогу.

— Ишь ты! Устал он.

Витвицкий снова попробовал обойти Горюнова. Но майор не пропустил, более того — схватил за плечо, буквально требуя внимания. Это уже было слишком. Витвицкий не терпел тактильных контактов с посторонними. Он замер на секунду, глядя на руку мужчины, вцепившиеся в плечо пальцы, а затем внезапно даже для себя отвесил ему пощечину.

Горюнов от неожиданности отпустил руку капитана и ошалело вытаращился на Витвицкого. А тот, опустив глаза, обошел майора стороной и быстро пошел прочь.

* * *

Весть о возвращении Витвицкого дошла и до Ковалева, а вместе с тем птичка на хвосте принесла Александру Семеновичу и результат поездки капитана, потому в кабинет Кесаева он ворвался в бешенстве.

Москвич сидел над папкой, что передал ему Витвицкий, и с интересом изучал документы. На ростовского коллегу он поднял спокойный вопросительный взгляд.

— Потрудитесь объяснить, что все это значит, товарищ полковник? — рявкнул Ковалев вместо приветствия.

— У меня к вам тот же вопрос, товарищ полковник, — Кесаев с тем же непрошибаемым спокойствием закрыл папку.

— Я по-хорошему просил вас. А вы решили под управление копать? — Ковалев тщетно пытался сдержаться, но вместо этого только распалялся с каждым словом все больше.

— А я и занимаюсь нашим делом, Александр Семенович, — яростные выпады Ковалева лишь укрепляли спокойствие мужчины. — Я теперь практически уверен, что дело Лены Закотновой имеет к нашему делу прямое отношение. А Кравченко наказан за преступление, которого не совершал.

Ковалев посмотрел на Кесаева с ненавистью:

— Чистоплюй! — сказал он, будто сплюнул. — Ты родителей этой Леночки видел? Нет? Их опрашивать не рискнул? А не хочешь к ним сходить и им это вот все в лицо повторить?

— У меня есть доказательство того, что признательные показания Кравченко дал под набоем.

Кесаев сохранял спокойствие, а Ковалев чуть не задыхался от бешенства.

— Ты еще скажи, что это я из него признания выбивать приказал, — процедил он. — А лучше — что сам их выбивал! Чего уж мелочиться!

— Этого я не говорил.

— А даже если б это и так было! — полковника уже несло. — Ты мне что хочешь сказать, что Кравченко овечка невинная? Ему семнадцать лет было, когда он точно так же девочку десятилетнюю изнасиловал, убил и на огороде прикопал.

— Он за это отбыл положенное наказание, — в голосе Кесаева впервые с начала разговора прозвучали стальные нотки.

— А потом получил заслуженную высшую меру за убийство Лены Закотновой, — зло бросил Ковалев, глядя в глаза московскому следаку.

Какое-то время они ненавидяще буровили друг друга взглядами, будто испытывая на прочность.

— Я сомневаюсь, что это так, товарищ полковник, — нарушил затянувшееся молчание Кесаев. — И даю вам честное слово — слово офицера, — что найду настоящего убийцу и, если подтвердятся мои сомнения, добьюсь реабилитации Кравченко.

Упершись в непробиваемость полковника, Ковалев окончательно растерял запал, только усмехнулся с усталой злостью:

— Настоящие убийцы у тебя в камере сидят!

И пошел к дверям. В последний момент обернулся сказать что-то, но, посмотрев на Кесаева, лишь устало отмахнулся и вышел.

* * *

Пять лет назад в этом самом кабинете, отданном сейчас в распоряжение московской группы, у окна стоял Виктор Косачев и пустым взглядом смотрел на серый пейзаж за окном.

Он представлял себе серую промозглую камеру и сидящего на нарах Кравченко. Представлял его опустошенный взгляд. Вот сейчас лязгнет замок, откроется дверь камеры, Кравченко поднимется с нар, словно в забытьи, повернется лицом к стене, заведет руки за спину. А потом его поведут по коридору с тупиком в конце…

Следователь представлял себе все это очень живо, будто видел наяву. Только легче не становилось. Поверх идущего по коридору убийцы всплывал образ мертвой маленькой девочки, страшно истерзанное, изувеченное ее тельце. У этой Леночки впереди была целая жизнь, которая незаслуженно, непостижимо оборвалась по нелепой прихоти какого-то урода. И что теперь от того, что урода этого расстреляют? Ведь прерванная жизнь после расстрела не возобновится. И родным Леночки не станет легче.

Виктор достал чекушку, свернул ей «голову» и влил в себя содержимое уверенным, точным движением. Нужен был человек, который подсказал бы ему сейчас одну очень простую мысль: расстрел убийцы не вернет к жизни Леночку, но спасет жизни других таких же девочек. Но такого человека рядом не оказалось.

Словно в забытьи, мужчина отвернулся от окна, сел за стол, взял бумагу, ручку и принялся быстро писать.

А перед внутренним взором его снова поднимался тюремный коридор, по которому вели Кравченко. И гулким эхом раздавались звуки его шагов и шагов конвоиров. И снова накладывалось на это видение детское истерзанное тело.

Виктор продолжал писать, почерк его был нервным, буквы выходили неровными. Может, от выпитого, а может, от стресса.

«Начальнику УВД г. Ростова-на-Дону

подполковнику Ковалеву А.С.

от старшего лейтенанта Косачева В.К.

Рапорт

Прошу освободить меня от занимаемой должности…»

Он писал и