Вместо этого вскидываю на него глаза и прочищаю горло:

– Немного. И вы, наверное, устали… где остановились?

– В гостинице неподалеку. Завтра утром опять придём. Иди отдыхай.

– Я ещё хотела спросить…– мнусь, но мне это кажется важным. – Откуда ты узнал про больницу? Радова сдала?

– И она тоже. Но она была вторая. Первой позвонила твоя смышлёная подруга.

На секунду прикрываю глаза под смешок Полянского. Инна, блин! Вот зачем ей потребовался мой телефон. А я ещё гадала, зачем она его брала, пока мы сидели в приёмном покое…

Сама себе киваю и смотрю на Даньку, он постукивает пальцами по экрану планшета и обречённо выдыхает:

– Я опять продул. Пап, а мы заберём Лесю с собой сегодня?

– Сегодня нет, но обязательно заберём, – тихо говорит Богдан.

Внутри всё сжимается, и я опускаю глаза, чтобы не выдать того, как мне больно и сладко от этих слов одновременно.

Мы скомкано прощаемся и расходимся. Уже в палате я понимаю, что цветы мне поставить совершенно некуда, а бегать искать по больнице вазу или банку в час ночи сомнительная затея. Вздохнув, кладу букет на свою тумбочку и смотрю на бутоны, борясь со щемящей тоской в сердце, до тех пор, пока не проваливаюсь в сон.

30 Глава

Следующие несколько дней тянутся невыносимо долго. Я живу предвкушением встреч с Богданом и Даней сутки напролет, больше в больнице делать особо нечего. А здесь, в родном городе, где мы познакомились и началась наша история, я не могу отделаться от ощущения, что Богдан принадлежит только мне. Все остальные проблемы остаются за бортом. И мне пока так не хочется думать о них.

По настоянию Полянского меня переводят в отдельную палату, таких всего несколько на всю нашу небольшую областную больницу. Я не очень радуюсь именно этой перемене. С компанией всегда веселее, и хоть иногда можно было бы перекинуться с соседками несколькими словами. Зато в палате есть телевизор, а ещё ваза, которая за эти дни ни разу не была пустой.

Сам Богдан работает удалённо и не может торчать у меня в больнице круглые сутки. Расставаться с ним каждый раз мне всё сложнее. Хочется верить, что и ему тоже. Даньку Полянский попытался вернуть на учёбу, но в итоге вызвал свою помощницу по дому сюда, в город. Я видела её мельком, она приносила и передавала мне домашнюю еду, когда моя мама не могла. Чаще всего Богдан приходит один, больница не место для ребёнка. С его сыном мы созваниваемся и иногда играем в шахматы онлайн.

Родителям я пока так же продолжаю врать и увиливаю от прямых вопросов. Выходит всё сложнее, потому что внезапно у меня стал расти живот… Пришлось сказать, что я лежу в терапии и мне просто капают капельницы. Решила остаться в больнице, чтобы не мотаться. Так себе оправдание. Мама, кажется, не поверила. Она при каждом звонке пытает меня подробностями случившегося и, мне кажется, я каждый раз добавляю какие-то новые детали. Мне тошно ей врать, но опасности никакой для меня и ребенка уже нет, а сказать о беременности мы с Полянским решили всё же вместе.

Это наше общее решение: оставить и любить этого ребёнка – поэтому ответную реакцию на это придётся нести тоже вместе.

Большую часть времени в палате от одиночества хочется на стенку лезть. Врач говорит, что скоро отпустит меня домой, а пока я в основном лежу, сплю и читаю электронные книги, которые Дина заботливо скинула на свою читалку. Все они как на подбор о будущем материнстве, воспитании детей и психологии.

Это она издевается так или пытается загладить свою вину?

Сестра тоже часто забегает. И не только ко мне. Насколько я знаю, дела у Артура, её друга, пока не очень. Вижу, Дина искренне за него переживает, постоянно пытается узнать у медперсонала о его состоянии хоть что-то. Родители парня её к нему не пускают. Буквально на днях его мать раскричалась и кинулась на неё с кулаками, отец Артура успел вовремя перехватить супругу, иначе Дина осталась бы в лучшем случае без своих шикарных волос. После этой стычки сестра проплакала у меня в палате полчаса без остановки, и знакомая медсестра, покачав головой, вколола ей успокоительное.

– Девки, такая любовь до добра не доведёт. Угробишь себя. Одного вон с того света почти достали, – бормотала женщина вставляя иглу в катетер. – Займись собой, время быстрее побежит и немного отпустит. Глядишь, и парня твоего выпишут.

– Я его не люблюююю… – подвывала и икала в ответ на её слова сестра, умываясь собственными слезами. – Он не мой пппарееень…

– Ну-ну, – та лишь цокнула языком и продолжила своё дело.

– Дин, перестань плакать… – Я потрогала сестру за руку и сплела наши пальцы. – Всё будет хорошо.

Она в ответ благодарно сжала их и уставилась в окно, там ослепительно светило морозное солнце, лучи которого переливались и сверкали на снегу. Только я была почти уверена: она никакой красоты этого морозного утра не замечает.

– Ничего хорошо уже не будет.

Динка очень изменилась после того случая. Перестала ярко краситься и одеваться на грани приличий. Кутается в светлый спортивный костюм и завязывает волосы в тугой хвост на макушке. Она переживает не только за Артура, но и за меня, постоянно таскает мне свежие фрукты и то и дело вставляет реплики о беременности. А я переживаю за неё.

– Ты же больше не будешь видеться с тем мужчиной? – уточнила я однажды.

– Нет… и подарки я ему все отдала. Не ему лично, – попыталась успокоить меня сестра, – оставила на пороге его офиса. Если бомжи не растащили, он получил их обратно. А если и растащили… да и ладно. Главное, чтобы Артур выкарабкался, больше меня ничего не волнует.

На этом тема осталась закрытой, сестра слабо улыбнулась и вновь отвернулась к окну.

***

В четверг утром на обходе врач сообщает, что можно наконец выписываться. Угрозы выкидыша больше нет, и живот перестал каменеть от тонуса. Анализы все в норме, и держать меня в больнице смысла больше нет.

– Беречь себя, конечно, нужно. Выписала вам свечи, если опять почувствуете боли, можно использовать. Или приезжайте снова, но лучше кушайте хорошо и отдыхайте, готовьтесь к родам. Впереди у вас самое интересное, – смеётся врач, отдавая мне выписку. – Рожать, кстати, у нас планируете?

– Нет. Скорее всего, в Москве. Отец ребенка настаивает на контрактных родах у знакомого врача, – говорю я, открывая дверь в