Отдел НКВД располагался в здании заводоуправления. Первым в кабинет зашел бригадир, провел там с четверть часа и, выйдя, ни слова не сказал, лишь ткнул пальцем в Казакова, мол, ты следующий, и отправился обратно в цех. Так и пошло, оставалось только ждать, пока очередь дойдет и до меня. Леха зашел предпоследним, и даже он, когда вышел, промолчал, лишь чуть качнул головой сверху вниз, давая знак, что все прошло нормально.

Постучавшись, я вошел в кабинет. За столом сидел человек лет тридцати с чисто выбритым, чуть узковатым лицом, одетый в суконную гимнастерку темно-защитного цвета со знаками различия лейтенанта госбезопасности и портупею, темно-синие шаровары с малиновыми кантами и черные хромовые сапоги. Пояс его стягивал коричневый кожаный ремень с фурнитурой из белого металла, с правой стороны которого была прицеплена кобура. На голове — фуражка с василькового цвета тульей и краповым околышем.

Лейтенант что-то быстро писал, но тут же поднял на меня тяжелый взгляд и спросил чуть хрипловатым голосом:

— Фамилия? Чья бригада?

— Буров. Бригада Корякина.

— Буров? — задумался лейтенант. — Не про тебя ли в газете писали?

— Про меня, — вынужденно согласился я.

— Стрелять, значит, хорошо умеешь? Бандитов лихо положил!

— Просто повезло… — в очередной раз начал было я, но этот человек мне явно не поверил.

— Давно хотел вызвать тебя для личной беседы, Буров, но все руки не доходили. А тут, как говорится, случай помог. Фамилия моя Куликов. Обращаться ко мне можешь товарищ лейтенант госбезопасности. А теперь я буду спрашивать, а ты — отвечать. Без задержек и пауз, первое, что придет в голову. И только правду! Поверь, я отличу, если ты захочешь мне соврать, и тогда за последствия не отвечаю. Я очень не люблю, когда мне врут, Буров. Усек?

Я кивнул. Усек. В этом человеке чувствовались воля и ум. Вот только лишь бы он не направил эти качества против меня, иначе придется… сложно. Привлекать к себе внимание главы заводского отдела НКВД мне было совершенно ни к чему.

Лейтенант начал допрос. Я сидел напротив него на вполне удобном стуле, лампу мне в лицо никто не направлял, голосом не давил, не запугивал и не угрожал. Однако при всем при этом Куликов смотрел цепко, стараясь уловить малейшие мои эмоции, и вопросы задавал грамотно, иногда по несколько раз, заходя то с одной, то с другой стороны, пытаясь поймать на несостыковках.

К счастью, врать мне совсем не пришлось. Последние дни я отсутствовал в цеху, с бригадой Зуева никаких контактов не имел, прошлую ночь провел у себя дома, чему есть свидетель Носов Алексей.

Я все это рассказал, потом повторил, затем повторил еще раз. И тут пошли вопросы позаковыристее.

— Говорят, с тобой чуть было не приключился несчастный случай на производстве? Ящик упал?

— Упал, — пожал я плечами, — но мне повезло, бригадир был рядом и спас, оттолкнул.

— А крановщик сбежал?

— Когда Корякин глянул, за пультом никого не было. Да это и понятно, человек испугался, что прибил меня насмерть. Любой бы сбежал…

— Любой, говоришь? — искоса глянул мне в лицо Куликов. — Выгораживаешь, получается? Кто-то чуть было не убил тебя, нанеся этим вред государству, а ты оправдываешь преступника! Ведь чтобы обучить такого, как ты, страна должна потратить уйму времени и средств. Ты это понимаешь?

— Но он же не специально, — возразил я, хотя до этого твердо решил, что перечить не буду, — всякое случается, товарищ лейтенант госбезопасности…

Куликов сделал круглые удивленные глаза.

— А ведь ты совершенно прав, Буров! Всякое случается! Вот не так давно твоему коллеге чуть голову не проломили на улице. Тоже случайность?

— Бандитизм, товарищ лейтенант госбезопасности! Но наша милиция делает все возможное, чтобы снизить уровень преступности. И мы, комсомольцы, всеми силами содействуем им в этом. Вот, к примеру, только вчера я помог определить в миасский детдом восьмерых детей, живших до этого в заброшенном, неотапливаемом доме. Если хотите, позвоните в обком комсомола товарищу Светлову, он подтвердит мои слова!

— Активист, значит? Отличник и передовик? Еще и меткий стрелок! Не слишком ли много исключительных качеств собралось всего в одном человеке?

— Как говорил наш вождь Владимир Ильич Ленин: «Именно молодежи предстоит настоящая задача создания коммунистического общества!» — всплыла в голове цитата, принадлежавшая к памяти Димки. — Каждый комсомолец стремится стать образцом для подражания и увлекать за собой сомневающихся. Вот товарищ народный комиссар танковой промышленности Исаак Моисеевич Зальцман всячески поощряет комсомольцев нашего завода. Он даже сказал, что на днях сюда приедут журналисты из «Челябинского рабочего». Они хотят подготовить материал о трудовых буднях молодежи завода, о нашем стремлении стать лучшими в своем деле. Если хотите, я обязательно упомяну о вашей воспитательной работе, и о том, какую положительную роль это играет в нашей жизни.

Куликов слегка растерялся. Не переборщил ли я со своей игрой? Он казался человеком опасным, и при любом подозрении действовать будет решительно.

— Это лишнее, — наконец, ответил он, — обо мне упоминать не нужно.

— А что все-таки случилось с бригадой Зуева? Говорят, взорвался кислородный баллон?

— Кто-то смазал патрубки машинным маслом, — автоматически ответил лейтенант, думая в этот момент о чем-то своем, — когда их присоединили к баллону, произошла реакция, и взрыв… — тут он, наконец, опомнился, и коротко бросил: — Свободен, Буров!

Не заставляя себя ждать, я вышел в коридор, вытирая пот со лба. Меня допрашивали куда дольше остальных, прошло не меньше часа с момента, как я зашел в кабинет. Но чем в итоге кончилась эта беседе, ответить с уверенностью не мог. Вроде бы я ответил искренне на все вопросы Куликова, ни разу не соврав напрямую, но кое-что при этом утаив. И все же лейтенант был человеком опытным и, кажется, все же почувствовал во мне нечто чужеродное… не совсем типичное для этого времени — слишком уж я разошелся в своей импровизации. Остается лишь надеяться, что мне это лишь почудилось.

Когда я вернулся