— А сейчас как домой войду?

— Пошли, открою твою хату. — Николаев повернулся к машине, рукой поманил Воробьева.

Тот быстро подошел, и Белка внезапно влепила ему звонкую и сильную пощечину.

— Это тебе, кавалер, за помощь.

— Ты чего, шалава? — Воробьев навис над ней. — Убью!

Николаев остановил его:

— Стой здесь, я пойду с Белкой, открою ее хату. Если появятся те же мужики, отзвонись.

— Да я их сам сделаю.

— Чего раньше не сделал?

— Так не хотел мешать.

— Понятно. Вопросы есть?

— Да какие вопросы? Только Белке за беспредел ответить придется.

— Я тебе, урод, так отвечу, что яйца в охапку соберешь, — заорала на него девица.

— А чего ж ты с этими мужиками так не разобралась? Если не Роман, разделали бы они тебя прямо на клумбе или в подвал затащили бы. Потом пришлось бы выносить оттуда по частям твое ухоженное тело.

— А ну прекратили! — повысил голос Николаев. — Людмила со мной, Стас, к машине. Пошли.

Николаев и Курина прошли сквер. Редкие прохожие оглядывались на девицу.

— Тебя не волнует, как люди смотрят? — спросил Роман.

— Где ты людей увидел? Здесь? Да тут одна шваль живет.

— А ты, значит, королева?

— Я свободный человек, а они день и ночь пашут, чтобы прокормить своих сопливых деток.

— Не любишь детей?

— Ненавижу. Пеленки, памперсы, горшочки с дерьмом — тьфу!

— Не думала, что на старости одна останешься? Тогда тебе тоже никто не станет помогать, потому как некому будет.

— А я не доживу до старости. На хрен сдалась такая жизнь, когда ты не нужна никому?

— Руки на себя наложишь?

— Посмотрим.

— Дура ты!

— Не дурней других. Ой, как же болит колено! Поможешь ссадину обработать?

— Тебе руки тоже отбили?

— Нет.

— Тогда полечишь свои раны сама.

— Что ты за человек? Другой бы радовался, что может трахать такую, как я. Бесплатно, между прочим.

— Я не другой.

— Это заметно. Может, поэтому меня и тянет к тебе. Ладно, вон мой подъезд.

— Какой этаж?

— Четвертый.

Николаев с Куриной поднялись на нужный этаж. Прапорщик быстро открыл замок обычной заколкой для волос.

— Рома! — Белка положила руку ему на плечо. — Может, останешься? Стас отгонит тачку, я приведу себя в порядок и подарю тебе незабываемую ночь любви.

— Нет. Мне есть с кем проводить ночи, а ты не забудь прямо сейчас вызвать слесаря, чтобы сменил замки.

— О себе думай! — заявила Курина и скрылась в квартире.

Николаев вышел во двор, достал сотовый телефон:

— Седой, здесь Бурят!

— Да, Рома.

— С Белкой работа закончена.

— В курсе.

— Почему ребята так жестко обошлись с ней?

— А как иначе они ввели бы ей спецпрепарат? Подошли бы, извинились и сделали бы укол?

— Так ей всадили маяк?

— Да. В плечо. А для этого требовалось вывести ее из строя.

— А сумку зачем стащили?

— Для правдоподобности. Да там ничего ценного не оказалось. Две тысячи рублей, ключи от квартиры, десяток презервативов, смазки, духи, помада. В общем, не считая ключей, полный набор проститутки.

— Маяк может быть обнаружен?

— Нет. Это радиоактивное вещество, определяемое специальным оборудованием. Для здоровья оно не опасно, через две недели прекратит излучение и выведется из организма.

— Через нее хотите выйти на Ботаника?

— В том числе и это. О Ботанике у нас уже есть кое-какая информация. Но о ней не по телефону. Встретимся в пивной.

— Когда?

— Я выезжаю туда сейчас.

— Понятно. С учетом того что придется избавляться от Воробьева, я подойду через час, никак не раньше.

— Значит, в семнадцать?

— Плюс минус двадцать минут.

— Хорошо. Договорились.

Николаев прошел к машине, и Воробьев повел ее к Волгоградскому проспекту.

В 17.10 прапорщик зашел в пивной бар, который еще не успел заполниться. За столиками сидели в основном постоянные клиенты, мужики из близлежащих домов. Седов сидел на прежнем месте, смакуя светлое пиво.

Николаев присел рядом, заказал кружку чешского «Праздроя», закурил сигарету.

— Информация по Ботанику, — начал Седов. — Как мы выяснили, это Леонид Георгиевич Шестак. Его покойный отец в свое время считался одним из лучших наркологов Москвы. Леонид блестяще закончил университет, получил диплом биолога. Его оставили там работать, вскоре перевели в закрытый институт. Однако долго там он не задержался. Уволился. Официальная причина — болезнь матери, Анны Алексеевны Шестак. У нее случился инсульт, и требовалось постоянное наблюдение. На самом же деле Леониду предложил работу Фроленко. Он обещал ему солидную зарплату и уход за матерью, осуществляемый специально нанятым человеком.

— Значит, Шестак — Ботаник, а его мать и есть та старуха, которую упоминал Граф?

— За Анной Алексеевной Шестак ухаживает любовница Графа Галина Андреевна Степова, по образованию врач. Выходит, что мать Шестака и есть та самая старуха.

— Ботаник работает над эферином?

— Вполне возможно. Зачем еще Фроленко нужен биолог?

— А где Белка обслуживает Ботаника?

— Этого мы пока не знаем, попытаемся установить через маяк.

— За квартирой Шестак установлено наблюдение?

Седов улыбнулся:

— Ты как Трепанов! У него всегда масса вопросов, у тебя не меньше. Конечно, установлено. Но контроль осуществляется всего двое суток. Пока мы не узнали ничего интересного, кроме того, что Галина провела ночь с Графом вне дома Шестака. Возможно, перед этим она дала больной снотворное.

— Ботаник должен встречаться с матерью.

— Не факт. Конечно, он хотел бы этого, но позволяют ли ему работодатели навещать больную мать? Это ты настоял бы на своем, а Леонид по характеру слабый, трусливый. На него прикрикнут, он и закроется.

— Значит, единственный вариант определить временное местонахождение лаборатории или цеха по производству эферина — это просчитать, откуда Ботаника повезут на случку с Белкой?

— Наоборот, куда доставят для этого Белку. Если удастся, то мы узнаем, где находятся лаборатория и место содержания женщин, готовящихся к отправке за рубеж. Думаю, скоро мы выясним, каким образом наркота идет через границу к Карлу. Ну а остальное — дело техники.