И отношения со Сталиным нельзя упрощать – ни в какую сторону. Было, что именно вождь дал дорогу острейшей третьей книге «Тихого Дона»; по его же инициативе, надо полагать, роману присуждена Сталинская премия Первой степени. Но были и смелые, на грани риска, письма Шолохова вождю о недопустимой жестокости во время коллективизации, о голоде в 1933 году; чудом уцелел он и в 37-м…

Ничего нельзя упрощать и примитивизировать в этой сложной судьбе, в этом выдающемся человеке! Шолохова же все время норовят изобразить неким простоватым «Мишей с Пресни».

В. К. Каковы же, в вашем представлении, главные уроки, следующие из шолоховского изображения Гражданской войны?

Ф. Б. Шолохов любил родной народ, осознавал значимость его роли в истории, высокие нравственные качества. Но не закрывал глаза и на то, что наши соотечественники слишком доверчивы по отношению к тем, кто стремится во что бы то ни стало «володеть и княжить» (а на деле оказываются «дурастыми» насильниками), слишком безропотен и безволен в решении своей судьбы. Основательный упрек высказывает фронтовик Михаил Кошевой, когда видит бесконечную уступчивость народа: «Кровью весь изойдет, тогда поймет, за что его по голове гвоздют!»

Как известно, гвоздили и после. Гвоздят и теперь.

Пропитанные кровью страницы романа обращены к нашим дням обвального распада страны. Кипит борьба партий и движений, как в семнадцатом году. Громыхают залпы по своим людям. Встал вопрос: за кем идти? Где конец той ухабистой дороги, уже устланной многими жертвами?

Шолохов как бы держит слово перед поколением конца двадцатого века и призывает: спасайте Родину от расчленения, междуусобицы и распрей! Объединяйтесь только вокруг истинных, несгибаемых патриотов, не давайте политиканам делить вас на «белых» и «красных»! Это уже приводило к тому, что соотечественники по-первобытному рубили друг друга. Не дозволяйте всяким зазывалам приглашать извне «миротворцев», особенно в вооруженной форме, как это пытались делать некоторые генералы, «спасая Россию». Берите собственную судьбу в свои руки, чтобы не горевать потом, как это случилось с Григорием Мелеховым: «Спутали нас ученые люди… Господа спутали! Стреножили жизню и нашими руками вершают свои дела». Опасайтесь ретивых перестройщиков и реформаторов всего и вся, сокращающих ваши дни, изматывающих души, ибо «коротка человеческая жизнь и не много всем нам суждено истоптать травы…»

Май 1997 г.

Он – достойный наследник и продолжатель великих традиций русской классической литературы. Высокая оценка его романов, которую дали Михаил Шолохов и Леонид Леонов, свидетельствует о многом. Но Юрий Бондарев совершил свой подвиг не только в литературе, а и в жизни, став образцом честности, принципиальности и настоящего гражданского мужества. Достаточно напомнить его выступление с трибуны XIX Всесоюзной партконференции в разгар так называемой перестройки, когда он сравнил эту самую «перестройку» с самолетом, который поднят, но не знает, где сесть. Или вспомните: весной 1994 года, когда в связи с его семидесятилетием Ельцин вздумал польстить выдающемуся писателю-патриоту своим орденом, Юрий Васильевич от такой сомнительной чести публично отказался.

Он был и остался воином-сталинградцем, тем лейтенантом, который вместе с товарищами насмерть стоял, отражая фашистские танки. Не щадя себя, бился за Родину – и так же бьётся теперь.

Виктор Кожемяко. Дорогой Юрий Васильевич! Наш разговор на исходе века мне хотелось бы начать с последнего вашего романа, которым творчески вы завершили столетие. Уже само название романа – «Бермудский треугольник», напоминающее о том месте в Мировом океане, где загадочно и бесследно исчезали корабли, – несет в себе пронзительную тревогу. Понимаешь, конечно, что «бермудский треугольник» у вас – это символ случившегося с нами.

А как унижен народ! Не только материально – еще более духовно. И вымирание его, физическое вымирание, идущее по нарастающей все последние десять лет, опережается уничтожением духовным. Вот у вас в романе, среди острозлободневных размышлений и споров, которые ведут самые различные персонажи, не случайно ведь возникают строки вашего и моего любимого поэта Николая Доризо:

Неужто тот день на планету придет

В своем безнадежном исходе,

Тот день, когда будет не русский народ,

А память о русском народе?

Серьезнейший вопрос, который бьется, по-моему, в головах у многих, кому не безразлична судьба Отчизны!

Юрий Бондарев. В бессонные ночи я мысленно говорю: Боже, ты можешь покарать меня, но помоги мне постичь истину, познать, что произошло и происходит с моей страной и моими соотечественниками! И вот теперь еще – «Курск», неизбывная трагедия России…

В одном письме внимательная читательница пишет мне: «Я прочитала ваш роман и почувствовала такую безысходность, так жалко стало ваших героев, которых я полюбила, что даже заплакала. Потом увидела заметку в „Независимой газете“, где говорится, что вы описываете злых людей, а жизнь – „как бардак“, и подумала: как глупы и ничтожны защитники ельцинской демократии! Все они лжецы».

В. К. Чувство безысходности. Не у одной читательницы возникло. Вы знаете, что «Правда» организовала на своих страницах заочную читательскую конференцию по вашему роману. Во многих письмах ее участников говорится о том же. То есть чувство у них сходное.

Ю. Б. Вы хотите спросить, почему же такое впечатление, которое опечалило многих моих читателей? Я почувствовал, что Россия начала терять разум, в конце 80-х годов, насыщенных горбачевскими сладкоречивыми обещаниями, ложью и удручающим пустословием. Я будто постоянно находился в запретной лаборатории и видел и изучал недозволенные опыты, и сам был предметом для болезненных вивисекций. России было обещано горбачевское чудо процветания, яковлевская гласность, материальное изобилие и некая невиданная свобода. И люди поверили, как верят наивные простаки в дармовую манну небесную, в беззаботную легкую жизнь, подаренную кем-то всемогущим!

Впрочем, «пятая колонна», пунктуально подготовленная американскими наставниками, отлично знала, куда ведут под уздцы Россию. И власовского толка интеллигенция, соединенная с «демократической» журналистикой и телевидением, начала обезумелый погром всего святого, – отстегнув запонки и засучив рукава, взялись за циничную торговлю всем национальным, русским, всеми прежними свободами и правами, которые дала Советская власть. А великий народ меж тем безмолвствовал, оглушенный «новизной всепозволенности». Девяностые годы уходящего века стали знамениты повальным разграблением России, так называемой приватизацией, то есть уничтожением первоклассной промышленности гигантской державы, разложением и растлением народа, которому под видом социального поведения теперь разрешалось все: жестокость воли рыночного дельца, безоглядная спекуляция, проституция, разнузданный секс.