– С чего вы взяли?

– Не поверили, не поверили, – отмахнулся он, – и правильно, кстати, сделали. Я не знаю, откуда к вам пришла информация, но даже невооруженным глазом видно, что дело шито белыми нитками. Не забывайте: я тоже был сыщиком, и весьма неплохим сыщиком! Я такие веши вижу. Этот ваш Гурецкий – быдло и мурло, не способное работать головой, а потому предпочитающее работать кулаками. Вы видели, как бездарно он вел допрос? Я не знаю, каким образом к нему попали эти заточки и злосчастная брошка, но вполне очевидно, что бедолага не имеет никакого отношения к убийствам. Он – вор. Весьма удачливый вор. Он потому и не может обеспечить себе алиби, что в эти дни благополучно обчищал квартиры… Я знаю, что мои выводы основаны на интуиции, а против Бортко говорят весомые доказательства, но… Уж очень я привык доверять своей интуиции.

– Кто же тогда маньяк?

– Вы полагаете, что я, – весело посмотрел на нее Смоляков.

– Да нет, ну что вы, – засмущалась Беликова.

– Вам и самой не хочется верить в это, потому и говорите так открыто, – продолжал писатель, – просто обстоятельства так сложились, что вы, старый… простите, опытный сыщик не могли позволить себе исключить и эту возможность. Вы, по каким-то причинам, догадались, что Бортко банально подставляют. Пришли уточнить некоторые детали, а тут сижу я – весь такой красивый и загадочный… Непонятно, почему заинтересовался этим делом, не скрываю, что уже давно занимаюсь изучением проблем психики, приехал подозрительно быстро и сую свой нос в расследование, наверняка был знаком с покойными писательницами, а самое главное, откровенно ненавижу как этих литературных кухарок, так и их стряпню. Слишком много совпадений. Не проверить их было бы грех…

– Кухарок? – переспросила Беликова.

– Ну, раньше один «кремлевский мечтатель» уверял, что «кухаркины дети будут управлять государством», а теперь сами «кухарки» сунулись в литературу – жить учат, – охотно пояснил Смоляков, – я не обижаюсь, Екатерина Юрьевна. Вы поступаете совершенно правильно. Почему бы не проверить: действительно ли я давно занимаюсь сбором материала о психах или выдумал экспромтом. Для этого всего лишь надо проверить, был ли я в психлечебнице. Извольте: был. На Пряжке – знаете?

– Я там живу недалеко, – кивнула Беликова, – больница с одной стороны реки, а я – с другой. Очень символичный круг получается: мой дом, школа, сумасшедший дом, морг… Мою жизнь напоминает.

– Иногда сумасшествием надо гордиться, а не стыдиться его, – сказал Смоляков, – лично меня больше раздражают «нормальные люди», с их совершенно нормальной глупостью, жадностью, нытьем и внушаемостью. Кстати, чтобы облегчить вам задачу, могу сказать также, что во время последнего убийства – госпожи Коломийцевой – я был в Москве, заключал с издателями контракт на новую книгу. Это легко проверить – я пробыл там два дня. Во время предпоследнего убийства – был сначала у журналистов – давал интервью, а чуть позже в Союзе писателей, на ежегодном заседании. Остальные алиби предоставить не могу – не знаю, когда были совершены убийства, уж не обессудьте… К тому же мне очень приятно, что вы такого высокого мнения о моих физических способностях.

– Извините, – потупилась Беликова.

– За что же?! – удивился Смоляков. – Наоборот, это заслуживает уважения… Знаете, мне кажется, я понимаю психологию убийцы и движущие им мотивы. Для расследования это самое ценное. И когда вы убедитесь в моей невиновности, с удовольствием поделюсь с вами своими выводами. Вот вам моя визитная карточка. Обязательно позвоните.

Они расстались, и Екатерина Юрьевна поехала… в психиатрическую лечебницу.

«Глупость какая, – укоряла она себя по дороге, – ведь ежу ясно, что шестидесятилетний человек не способен на удар такой силы, чтобы вогнать в череп заточку по самую рукоять. У тебя паранойя, Катя… Но раз уж взялась, то надо доделывать до конца. Алябьева сказала, что прочитала в статье о заточках с ручками из красной изоленты, но в статье ничего не было о красной изоленте. Может быть, девочка действительно видела у него заточки, а про изоленту добавила, не думая о таких нюансах? Но откуда у нее тогда брошь? Спрашивать бесполезно – не скажет. А я слишком стара, чтобы брать на душу еще один грех и подводить под «расстрельную статью» невиновного человека. Значит, надо искать настоящего убийцу».

В больнице она с проходной позвонила главврачу и с трудом объяснила, что от него хочет. Доктор удивился, но все же принял странную посетительницу.

– Смоляков Владимир Иванович – это имя вам знакомо? – сразу перешла она к главному. – Писатель.

– Даже лично имел честь общаться, – удивился врач, – он приходил сюда месяцев восемь назад, когда собирал материал для книги… А что? Что-нибудь случилось?

– Нет-нет, – заверила Беликова, – это так… Формальности… Скажите, а Кристина Алябьева вам не знакома?

– Кажется нет, – задумался врач, – это пациентка или…

– Нет. Вряд ли… И майора милиции Гурецкого вы тоже не знаете? – на всякий случай уточнила она.

– Нет, – развел руками врач, – а к чему все эти вопросы?

Беликова в общих чертах обрисовала ситуацию.

– Почему же вы уверены, что этот ваш… кажется, Бортко не убийца? – с любопытством осведомился врач.

– Да не похож он на маньяка, – простодушно ответила Беликова.

– Если бы каждый из нас был похож на то, чем является на самом деле, – рассмеялся врач, – жить было бы трудно даже самым хорошим людям.

– А хорошим-то почему? – настал черед удивляться Екатерине Юрьевне.

– Вы же из милиции. Что такое мошенники – знаете? – прищурился врач. – Да и сколько тех хороших людей? Тяжеловато им было бы жить лишенными иллюзий.

– Как-то вы пессимистично к человечеству относитесь… э-э…

– Альберт Карлович, – представился врач, – Мартенсон. Да-да, Мартенсон, со всеми вытекающими отсюда последствиями. Но не как Мартенсон, а как профессор с весьма хорошей репутацией, я вам говорю: этот мир на девяносто шесть процентов состоит из людей с нарушенной психикой. Это – научный факт. Слышали такую шутку: «некоторые считают себя добрыми людьми, хотя на самом деле у них всего лишь слабые нервы»? Так вот: это – правда. Стрессы, неврозы, хроническая усталость – все это медленно, но верно ведет к нарушению психики. Я уже не говорю про серьезные заболевания.

– Но почему, глядя на одного, сразу видишь: душевнобольной, а для другого надо целую медицинскую комиссию собирать?

– Потому что одни – вменяемы, а другие – нет, – просто объяснил врач. – Вы напрасно меня об этом спрашиваете. Я все равно не смогу прочитать лекцию, которая дала бы вам ответы на все вопросы. Вы же не сможете научить меня сыскному делу за пару часов?