вводить заблуждение. Но я старался как можно дольше затягивать и не подавать их, чтобы совсем уж не вредить. Поверьте, я не такой уж плохой человек. Я просто попал в тяжёлую ситуацию.

Какое благородство…

На бывшего генерала было противно смотреть. Некогда гордый и уверенный в себе человек буквально на глазах превратился в жалкое ничтожество. Мне стало настолько неприятно, что захотелось немедленно прекратить этот допрос.

— Господин полковник, — повернулся я к Мезинцеву, — продолжите дознание. Мне хочется выйти на воздух.

Мезинцев лишь кивнул и посмотрел на Дризена.

— Продолжайте, Василий Николаевич, продолжайте, — произнёс он, — теперь уже поздно отмалчиваться.

Ответ я уже не услышал. За мной захлопнулась металлическая дверь, а я отправился к машине.

Можно было, конечно, не дожидаться Мезинцева и поехать обратно во дворец, но решил устроить маленький бунт. К тому же, мне было интересно, чем закончился допрос. Слушать я его не хотел, а вот результаты мне были очень интересны. К слову, и ждать долго не пришлось. Владимир Викторович справился довольно быстро. Уже через 40 минут он вышел довольный и улыбающийся.

— Вот никак не пойму, как вы так работаете? Откуда вы вообще взяли про эту английскую разведку? — хохотнув, спросил он. — Первый раз вообще вижу, чтобы вот так допрашивали. Да ладно, вижу, это просто не должно работать. А вы, видишь, как получается: пару вопросов задали невпопад, а генерал почти тут же раскололся. Причём вопросы-то обычные, однако тон у вас… не простой. Думаю, если бы вы со мной так говорили, я бы тоже раскололся, будь у меня что неладное. Интересно, как бы научиться такому…

— Видимо, у меня талант, — пожал я плечами. — Что он рассказал ещё? Было что-то интересное?

— Выдал ряд агентов, которые работают как наши русские, так и зарубежные внедрённые. Глубоко забралась эта вражеская плесень. Причём одна фамилия даже в тех самых отчётах фигурировала, о которых я вам говорил. Всё-таки и у меня есть внутреннее чутьё на всяких паразитов.

— Это то досье, о которых вы рассказывали, про подозрительно ведущих себя министров и других чиновников? — уточнил я.

— Оно самое, — кивнул Мезинцев.

— И где оно у вас?

— Так в кабинете, в сейфе, на Гороховой. Может, съездим? Заодно посмотрите, как работают простые служащие, — с хитринкой предложил Мезинцев.

— А почему бы и не поехать? — охотно согласился я. — Гулять, так гулять. Позволю себе сегодня чуть побольше отдохнуть.

Спустя полчаса я сидел в кресле полковника и листал довольно толстую кипу бумаг. Мезинцев оказался на удивление наблюдательным человеком и, видимо, очень увлечённым. Это же сколько нужно энтузиазма, чтобы вот так вот скрупулезно наблюдать за чиновниками и их действиями. Видимо, не ошибся я с кандидатурой начальника КГБ.

Мезинцев сидел рядом и попивал чай, то и дело поглядывая на меня и наблюдая за моей реакцией. Я уже сменил личину и уже выглядел вполне по-императорски. Решил таким образом слегка повысить авторитет в отделении полковника. Пускай знают, что к Мезинцеву сам оператор захаживает.

В дверь постучали, и после позволения войти, поступившего от полковника, в помещение вошёл седовласый мужчина лет пятидесяти на вид. Он сильно хромал, левая нога у него не гнулась. Причём, при каждом шаге раздавался металлический скрежет; видимо, у него был протез. Судя по погонам, мужчина имел звание вахмистра. Следом мой глаз скользнул по четырём георгиевским крестам, висящим на груди вошедшего.

Увидев меня, мужчина застыл на месте, округлив глаза. Он явно не ожидал увидеть самого императора в кресле своего начальника.

— Ваше Императорское Величество, — заикаясь произнёс вахмистр, а я поднялся и поприветствовал мужчину.

— Здравствуйте, — кивнул я.

Я хоть и из далёкого будущего, но помнил мудрость. Если в помещение входит полный георгиевский кавалер, получивший четыре креста за свою службу, даже полный генерал должен встать и поприветствовать его. Это очень уважаемые люди, прошедшие не самый простой путь.

Мой взгляд ещё раз скользнул по крестам. Я вдруг обратил внимание, что крест четвёртой степени, самый первый из выдаваемых, очень сильно покорёжен и вдавлен.

— Вахмистр Андреев прибыл по важному поручению к господину полковнику, — ещё сильнее заикаясь, произнёс седовласый мужчина.

— А скажите, что с вашим георгиевским крестом, почему он так искорёжен? — спросил я.

— А, так это же просто… Его мне ещё в русско-японскую войну выдали, тогда совсем юнцом был. Его мне ваш дедушка, простите пожалуйста, великий император Николай Александрович вручал.

Вахмистр на мой вопрос не ответил, но я решил-таки продолжить беседу.

— И за какие же такие заслуги вы его получили?

— За отвагу, — кивнув, охотно ответил мужчина. — Я ж тогда совсем юнцом был в русско-японскую войну-то. Мы на Корейском полуострове закрепились, а во время обстрела наши проморгали целую роту японцев, которая высадилась на том же самом Корейском полуострове. Японцы ведь хитрые, они спрятались и ночи ждали, чтобы, значится, на нас напасть. А я тогда вахту часовым нёс. Они же как хотели, сначала часовых перерезать, а потом и спящих солдат. Да только я не так прост был. Японец ко мне сзади подобрался, хотел ножом горло перерезать, а я его так отметелил, что он потом на допросе только и мог что мычать. А я японца-то обезвредил и тревогу принялся трубить. Всю округу на уши поднял. Как мы потом японцев били… Я, кстати, ещё двоих успел на тот свет отправить в ту ночь. За то мне креста этого и выдали. И он, на самом деле, самый ценный для меня.

— Ну как же, — удивился я. — У вас ведь кресты и третьей, и второй, и первой степени. Они ведь гораздо более ценные.

— Да вы поймите же, этот крест мне потом жизнь спас. Я его когда получил, он для меня дороже золота был. Я его носил, не снимая. Ну, разве что на ночь, когда мундир снимал. Как-то раз время боя ещё под Тегераном — мне тогда двадцать три года было — пуля прямо в сердце должна была меня убить. Да только на пути у неё крест этот самый и оказался, он пулю то и остановил. Так вот поэтому, крест этот для меня куда ценнее, чем все остальные награды.

Он обвёл рукой грудь, на которой и вправду кроме крестов висело немало медалей.

Безусловно, достойный человек.

— Владимир Викторович, а вы помните вальс «На сопках Манчжурии»? — спросил я, взглянув на Мезинцева.

Поинтересовался, а потом и сам слегка испугался. А если в этом мире такого вальса нет? Может, стоило сформулировать вопрос как-то иначе? А я помню памятник в Самаре, посвященный Илье Шатрову — автору слов