– Не важно, – весело объявляет Грегори. – Во Франции ведьмы умеют летать, вместе с орехами и сковородками. Там она этому и научилась. По правде сказать, все Болейны занимаются ворожбой, чтобы наворожить ей мальчика, ибо король боится, что уже не сможет.

Его улыбка становится натянутой:

– Не сболтни такого при слугах.

Грегори смеется:

– Поздно. Слуги сболтнули это при мне.

Он вспоминает, как года два назад слышал от леди Рочфорд: «Королева хвалится, что угостит Екатеринину дочку таким завтраком, что та уже не встанет».

Утром пел, к полудню помер. Так говорили про потовую лихорадку, убившую его жену и дочерей. Неестественная смерть, когда она случается, обычно еще быстрее. Раз – и нет человека.

– Я иду к себе в кабинет, – говорит он. – Мне надо поработать. Не позволяй меня отвлекать. Ричарду, если он спросит, можно зайти.

– А мне можно зайти? Например, если дом загорится, вам об этом доложить?

– Пришли кого-нибудь другого. С какой стати я тебе поверю? – Он хлопает сына по плечу, торопливо уходит в свой кабинет и закрывает дверь.

* * *

Встреча с Норфолком, если смотреть поверхностно, закончилась ничем. Но. Он берет лист бумаги. Пишет наверху:

ТОМАС БОЛЕЙН

Отец интересующей нас дамы. Все еще статный и гибкий; горд своей внешностью и наряжаться любит почти как его сын Джордж; изводит лондонских ювелиров, а потом крутит на пальцах перстни, якобы полученные в подарок от чужеземных владык. Долгие годы служил дипломатом; его умение сглаживать любые углы – незаменимое качество для посла. Не склонен вмешиваться в события, предпочитает наблюдать, поглаживая бороду и посмеиваясь; думает, будто выглядит загадочным, а на самом деле видно, что он забавляется.

И все же он сумел ухватить удачу за хвост, и теперь его семья лезет вверх, вверх, вверх, на самые высокие ветки дерева. А там холодно и дует ветер – пронизывающий ветер тысяча пятьсот тридцать шестого года.

Как мы знаем, Томас Болейн счел, что граф Уилтширский – недостаточно солидно для королевского тестя, так что выдумал себе французский титул: «монсеньор». Придворным известно, что он требует именно этого обращения; по тому, исполняют они требование или нет, многое можно сказать об их взглядах.

Он пишет:

Монсеньор. Все Болейны. Их женщины. Их капелланы. Их слуги.

Все прихлебатели Болейнов в королевских покоях, то есть:

Генри Норрис

Фрэнсис Уэстон

Уильям Брертон и проч.

Но просто «Уилтшир», скороговоркой:

Герцог Норфолк.

Сэр Николас Кэрью (шталмейстер), кузен Эдварда Сеймура. Кстати, брат его жены:

Сэр Фрэнсис Брайан, родственник Болейнов, но и Сеймуров тоже. Его друг:

Господин казначей Уильям Фицуильям.

Он смотрит на список, добавляет двух вельмож:

Маркиз Эксетерский, Генри Куртенэ.

Генри Пол, лорд Монтегю.

Члены древнейших фамилий, исстари правивших Англией; наглость Болейнов ранит их сильнее, чем любого из нас.

Он скатывает бумагу в трубку. Норфолк, Кэрью, Фиц. Фрэнсис Брайан. Куртенэ, Монтегю и иже с ними. И Суффолк, который ненавидит Анну. Просто список имен, из которого много не извлечешь. Эти люди не обязательно дружны между собой, просто все в той или иной мере поддерживают старый порядок и ненавидят Болейнов. Никто не любит Болейнов, кроме них самих. Дело не только в том, что Болейны возвысились за счет других, но и в том, что они отодвинули всех бесцеремонно, презирая любого, кто не принадлежит к их своре. Болейны ущемляли противников в законных правах, оскорбляли чувства старой аристократии. Они брали людей, использовали и выкидывали на свалку. За недолгое время они восстановили против себя половину двора: половину двора и почти всю Англию.

Он закрывает глаза. Дышит глубоко и ровно. Перед его мысленным взором возникает картина. Большое и величественное помещение. И он приказывает накрыть там стол.

Слуги устанавливают козлы.

Водружают сверху столешницу.

Ливрейные челядинцы расстилают скатерть, одергивают ее, разглаживают; как на королевском столе, ее благословляют – служители шепчут латинские молитвы, отходят на шаг, смотрят, ровно ли, подтягивают углы.

Стол готов. Теперь позаботимся о местах для гостей.

Слуги со скрежетом волокут по полу тяжелое кресло, на спинке вырезан герб Говардов. Это для герцога Норфолка. Тот опускается в кресло костлявым задом, спрашивает:

– Итак, Сухарь, чем вы решили меня побаловать?

Внесите еще кресло, приказывает он слугам, поставьте по правую руку от герцога Норфолкского.

Это седалище для Генри Куртенэ, маркиза Эксетерского. Тот говорит:

– Кромвель, моя супруга желает присутствовать!

– Безмерно рад вас видеть, леди Гертруда. – Он отвешивает поклон. – Усаживайтесь.

До сего дня он всячески сторонился этой склочной особы, однако сейчас делает любезную мину:

– За этим столом есть место для всех, кто любит леди Марию.

– Принцессу Марию! – резко поправляет Гертруда Куртенэ.

– Как вам угодно, миледи, – вздыхает он.

– А вот и Генри Пол! – восклицает Норфолк. – Он не оставит мне ни кусочка, все съест сам!

– Еды хватит на всех, – говорит он. – Кресло лорду Монтегю! Такое, какое приличествует лицу королевской крови!

– Мы называем его троном, – говорит Монтегю. – Кстати, тут моя матушка.

Леди Маргарет Пол, графиня Солсбери. Законная королева Англии, по мнению некоторых. Генрих мудро обошелся с ней и с ее семьей. Приблизил их к себе, обласкал, осыпал почестями. Бесполезно: они по-прежнему считают Тюдоров самозванцами, хотя графиня и привязана к Марии, которую воспитывала с младенчества; чтит ее больше матери, королевы Екатерины, и отца, которого называет отродьем валлийских скотокрадов.

Сейчас, в его воображении, графиня, хрустя суставами, усаживается в кресло. Смотрит по сторонам и замечает недовольно:

– Ну и хоромы у вас, Кромвель.

– Вознаграждение порока, – говорит ее сын Монтегю.

Он вновь кланяется. Сейчас он проглотит любое оскорбление.

– И где же мое первое блюдо? – вопрошает Норфолк.

– Терпение, милорд. – Он, Кромвель, садится на простой трехногий табурет в дальнем конце стола и поднимает смиренный взгляд на тех, кто несравненно выше его по рождению и титулам. – Сейчас внесут кушанья. А пока, быть может, начнем с молитвы.

Он смотрит на стропила. На них – резные раскрашенные лица покойников: Мора, Фишера, кардинала, королевы Екатерины. Под ними – живой цвет Англии. Будем надеяться, что потолок не рухнет.