стороне, всех Татевых вырежу. Более жалеть предавших не стану! — жестко сказал я, когда мы уже находились метрах ста от изготовившихся, пока недружественных, стрельцов. — Прикажи им, кабы не стреляли, но слушали меня!

Татев задумался. Наверняка решал, насколько будет уместным то, что я собирался обратиться к его воинам.

— Командуй, боярин, али уже сейчас жизни лишу! — жестко сказал я, уже доставая из-за пояса пистоль.

— Слушайте, служивые люди! — нескладно выполнил мое требование Иван Татев.

Опять же берег себя для суда Шуйского. Не назвал меня государем, хотя даже Шереметев это уже сделал на переговорах. Всегда же можно будет сослаться на своего начальника и сказать, что, дескать, это все не я, я даже не назвал Димитрия государем. Изворотлив, гад. Не по пути мне с ним, по крайней мере, такие приближенные мне и даром не нужны. А вот сейчас его услуга зачтётся.

— Православные! Бог на небе, царь на земле! Я царь, венчанный Шапкой Мономашьей в храме. Все бояре меня признали и вы рады были тому, что я пришел. Так вот он я, многие видеть меня могли. И власы у меня рябые и отметины на челе есть. Жену мою обесчестили и убили, меня уже три раза убить пробовали. И спрашиваю вас: так же вы пришли убить меня? Сына Иоанна Васильевича? Станьте рядом со мной, облагодетельствую каждого опосля и бейтесь за правду, за царя, за Бога! Кто супротив пойдет, тот живота лишится своего! Воевода ваш пошел супротив меня и убит будет, обозвал меня псом, а ранее крест целовал на верность. Не ошибитесь и вы! Будьте со мной!

Произнеся всю эту спонтанную речь, я отвел коня и под недоуменное ворчание Татева, который бормотал, что он не собирается убивать Шереметева, я ускорился и быстро настиг первого воеводу. Боярин уже на повышенных тонах переругивался с Осипкой, а лицо Емели было красное от негодования, но он молчал. Наверняка Емельян получил череду оскорблений, но не посмел что-либо отвечать знатному боярину и воеводе. И правильно, не по Сеньке шапка лаяться с одним из первейших бояр.

Выстрел прозвучал неожиданно для всех, прежде всего для Шереметева, который ошарашено, то ли от боли, то ли от непонимания ситуации, смотрел на меня.

— Царю природному верность хранить нужно не за земли и богатство, а по зову души и по чести! — обронил я и подъехал к остановившемуся в метрах пятнадцати Татеву. — Скажешь, что облаял меня Шереметев, кинулся убить, но я первее был. Не гневи меня попусту. Приведи ко мне войско! Опосля можешь идти хоть в Москву, хоть куда. И слово свое царское даю, что ни тебе, ни роду твоему, как и еще одному на выбор боярину, окромя Шуйских, кровь пускать не стану.

Через час стало понятно, что все войско, что привел покойный Шереметев, ко мне не перейдет, многие конные устремились прочь. Частью их можно было понять. Скорее всего, дворяне и боярские дети, что были в шереметевских войсках с севера Руси и они устремились домой. Если не будут участвовать в дальнейших событиях, то уже хорошо. Жаль, конечно, лишаться конных, но стрельцы почти все остались, как и десять пушек и обоз.

Татев сбежал. Обдумывая этот факт, я пришел к выводу, что и к лучшему. Еще не хватало предательства во время сражения.

Теперь предстояло еще больше работы. Оставлять подразделения в том виде, что теперь есть, я не хотел. У меня уже складывается некоторый кадровый запас, которым я считаю десятников из стрелецкого полка Пузикова. Вот их и буду пробовать на вакантные должности некоторых сбежавших стрелецких сотников, в то время как иных сотников, из бывших шереметевских, поставлю на сотни к сборному люду, что пришли в Тулу биться за меня, но не в составе казаков или боярских детей и дворян, но сами по себе.

Большая реорганизация потребует немало времени даже при очевидной спешке, но без этого я не видел своего войска вовсе. Не должно быть деления на автономные сотни с собственным командиром и особенным видением политической составляющей. Не получится создать единый организм, но максимально перетасовать стрельцов и дворян нужно, в надежде, что удастся во время перехода поработать над боевым слаживанием.

Пора бы ускориться и выдвигаться к Москве. Две победы над войсками Шуйского заставят моего противника нервничать и принимать быстрые решения. Помниться из послезнания, что армии, которые противостояли друг другу во время восстания Болотникова, были до сорока тысяч человек с каждой стороны. У меня сейчас чуть более шести тысяч воинов. И тут два варианта: первый, быстрым маршем идти на Москву, надеясь взять столицу сходу и при растерянности противников; второй путь, — это подготовится и работать системно, перенаправляя на себя налоги, принимая людей во служение, понемногу щипать противника.

Я выбираю второй вариант. Нельзя недооценивать врага. Нахрапом взять Москву вряд ли удастся, а подставиться легко. Василий Иванович Шуйский смог и в иной истории взять власть и удержать ее до начала прямой войны с Польшей, так что и сейчас у него могло все сложиться. Но не сложится. Иначе зачем я здесь?

Глава 11

Москва

15 июня 1606 года

— Истину говорю вам, люди! Два Димитрия объявилось. Один войско стрелецкое, да дворянское собирает, иной ляхов призвал и казаков разных и сечевых и донцов, всяких, — вещала Колотуша.

— Как быть то может, что два Димитрия? — спросил уже почти что тринадцатилетний Матвей сын Авсея.

— Так, ведомо то, что один с них лжец и только личину государя одел! — отвечала Ульяна-Колотуша.

— Грех то какой! — сказала Марья, мать Матвея и получила неодобрительный взгляд от своего быстро повзрослевшего сына.

Матвей, как погиб его отец, стал истинным главой большой семьи. Откуда только все берется? Сам стал выделывать кожу, — как говорили люди, еще немного поднатореет и не хуже отца своего станет, — додумался не продавать мастерскую, что досталась ему от погибшего крестного отца, а сдал ее в аренду, по сути, наняв одного из подмастерьев-обувников. Теперь большая семья с матерью, Матвеем и еще четырьмя сестрами, жила не то, чтобы сыто, но не голодала, точно, — даже в условиях, когда в Москве подорожал хлеб.

— Так что ж будет, коли они к Москве подойдут? Раздор , — и снова кровь