Богданко кривил душой и отказывался напоминать себе о том, что он лишь кукла, которой управляют те, кто и провозгласил его царем. И речь уже не столько о пане Волцевиче и его друге, пане Зеляжницком-Кобату, тут иные силы появились. В свите царя присутствует пан Врублевский, которого на самом деле зовут иначе. Богданко уже подозревал, что православный литвин, на самом деле нисколько не православный, но, как есть — иезуит [в ордене Иезуитов были принципы, словно у ниндзя, когда иезуит мог даже для дела веру сменить, — хоть на ислам, но выполнить задание ордена]. А был еще и пан Меховецкий, который замкнул на себе управление всего войска. Так что Богданко оставалось только пировать, да иным образом развлекаться.

Четыре дня назад войско Димитрия, которого уже многие, чтобы отличать от «Тульского», прозвали «Могилевским», выдвинулось. Назвать разношерстное собрание отдельных отрядом, войском, было никак нельзя. По сути, к Богданке приходили те люди, что не пригодились у Тульского Димитрия. Чаще всего, это были авантюристы разного покроя, казаки, что отказались подчиниться порядкам Димитрия Иоанновича, который пока еще сидел в Туле. Костяком же войска стала польская шляхта и три сотни литовских крылатых гусар, ну и три роты немецких наемников.

Почти пять с половиной тысяч человек, выйдя из Гомеля, направились в направлении Брянска, на пути к которому располагался Стародуб. Вот вчера этот город и был взят, без боя. Что началось в Стародубе, Богданко только догадывался по раздающимся периодически выстрелам, крикам мужчин и писком женщин. Для чего же смотреть на все это и нервничать? Уж, тем более, нельзя было отваживать насильников и иного вида откровенных разбойников! С кем тогда воевать?

А ляхи и литвины мстили за то, что случилось в Москве и что их ставленник на московском престоле не только был выгнан из стольного града, но и сейчас не привечал польских панов, став вдруг столь ярым защитником православия, что только диву даваться можно. А ведь многие знали, что Димитрий был тайным католиком.

— Государь, отчего тебе не встретится с Тульским Димитрием? — спросил казачий атаман Заруцкий Иван Мартынов сын.

— А ты, Иван Мартынович, что, не считаешь, что я есть тот самый Димитрий Иоаннович? — спросил уже во хмели Богданко. — Я есмь царь!

Иван Заруцкий знал почти наверняка, что тот, кому он служит, не царь вовсе. Он некогда уже был недалеко от Димитрия Иоанновича и видел того, пусть близко и не общался. Тут же дело было иное. Заруцкого быстро возвысили до атамана-воеводы, приблизили к себе, пообещали власть и деньги. Все это было важно для Ивана Мартыновича, кому не хочется денег? Власти? И ее многие жаждут. Но, вместе с тем, Заруцкий имел казачье чувство справедливости. Честь казацкая не для всех была нормой, но Заруцкий поступать бесчестно не хотел.

Присоединился атаман к Могилевскому Димитрию не так, чтобы и давно, но те пять сотен казаков, что пришли с ним, а также и с Петром Федоровичем, внуком Ивана Васильевича, были как-никак кстати, потому пан Меховецкий и его друг, чечерский староста Зеневич уговорили Димитрия Иоанновича Могилевского принять Заруцкого, что называется, как родного.

Расчет был на то, чтобы отправить атамана на Дон собирать казачье войско в помощь Могилевскому Димитрию. Меховецкий рассчитывал заполучить не менее, чем пять тысяч донских казаков [столько в РИ Заруцкий и привел к Лжедмитрию II]. Вкупе с тысячей польско-литовской шляхты, наемниками, запорожцами… Могло случиться большое войско. После следовало взять Брянск, как базу, обождать развязки схватки Тульского Димитрия и Шуйских и все… можно занимать Москву голыми руками.

— Тот ты, государь, — солгал Заруцкий [по свидетельствам современников Заруцкий был хитрым, мог солгать, но расчетливым, жестоким. При этом, странным образом в нем уживалось и чувство долга и справедливости].

Заруцкий уже понял принципы самозванства и его товарищ, Илейка Муромец, тому ярчайший пример. Булат Семенов не так давно с частью казаков откололся от Димитрия из Тулы, утверждая, что тот принижает казаков и заставляет проводить и учения, и подчиняться, запрещает бражничать и еще постоянные разъезды учиняет. Так что вольницы в Туле нет, там казакам делать нечего. Да и не признал Тульский Димитрий в Илейке своего сродственника, а на этот счет у казаков были свои планы.

Родившись на польской Окраине в Тарнополе [Тернополе], Иван Мартынович Заруцкий, было дело, частенько именовался с приставкой «пан», ибо отец его именовал себя шляхтичем. Но не стал Иван шляхтичем, воздуха ему не хватала, воля манила.

Для Заруцкого не было границ, он олицетворял своим поведением тот самый казацкий дух вольничества и антигосударственной системы. В сущности, Заруцкому было все равно против кого сражаться: супротив польской государственной системы, или против московской. Разница в том, что быть приближенным короля Сигизмунда Ивану не суждено, а вот стать рядом с московском троном стало более чем реально. Тут бы не ошибиться с тем, на кого поставить и кому служить.

Вместе с тем служба Заруцкого не была поверхностна, это было особое понимание своего предназначения и роли. Если Иван Мартынович решил служить, то будет это делать искренне, честно, самозабвенно. И только проявление несправедливости к нему, обман, может поколебать верность рожденного шляхтичем, но ставшего казаком человека.

Обман… его обманули. Этот Димитрий не тот, за кого себя выдает. Есть и причина для сомнения и повод, чтобы действовать в собственное благо.

— Шило! — обратился атаман Заруцкий к одному из своих верных товарищей, как только покинул покои Могилевского Димитрия. — Скачи в Тулу и все прознай. Ты казак особливый, чуешь человека, словно зверь, поймешь, кто такой Димитрий Тульский и сколь можно быть рядом с ним. Никто не должен проведать, куды ты едешь. Говори, что на Дон, до вольных людей.

— Сделаю! — сказал казак Шило, мотнул своими свисающими длинными усами и лихо, несмотря на свой почтенный возраст, прыгнул в седло. — А ты, атаман, знай, что ентот… Могилевский илжец!

И без слов старого казака Заруцкий уже понял кто есть кто. А слова Шило только укрепили убеждения атамана, который в свою бытность был и выбранным атаманом и на ляхов ходил и на крымцев, после уже с крымцами на Окраине Московского царства гулял. Но никогда Шило не был рядом с властью, избегая государственные системы, потому и не попадал ни в какие списки, реестры. Мало кто из тех казаков, что сейчас были в Стародубе знали о геройском старом казаке. Но то и к лучшему, может и удастся Шило выполнить задание Заруцкого.